Но когда же это началось со мной, когда это могло случиться. Может, когда он писал мой дневник в Тель-Авиве
И вот так, из-за двери, я объяснял ему, что он ошибается, если думает, что мама придет его выручать. Мама в Цфате, вернется только к ночи, и сейчас мы с ним один на один, без мамы
Или в тот день, когда он назвал мне свое имя? И как вообще «это» пережило, перетерпело все его долгое молчание
Но он не отвечал, видимо, чувствуя, что этим ломает меня еще сильнее. И я спросил, понимает ли он вообще, что я говорю, и есть ли у него силы дойти от кресла к двери, чтобы постучать. Потому что расстояние вдруг показалось мне просто гигантским
Или, может, только после того, как я начала переписывать его письма, и наши слова смешались? Или когда я начала вести свой собственный дневник?
Я потихоньку сполз по двери и сел на землю. И объяснил ему спокойно и рассудительно, что сейчас мы должны помочь друг другу, потому что у нас тут возникли некоторые осложнения. Когда-нибудь потом я объясню тебе, как такое происходит, когда-нибудь я тебе объясню, а ты поймешь и даже поблагодаришь меня за то, что я не уступил
Я увидела свое отражение в зеркале заднего вида. Я была похожа на ощипанную курицу, мокрую, как всегда с красным от холода носом. Что он обо мне подумает, – подумала я, – он все-таки так молод
Он сполз с кресла и улегся на землю передо мной – нарочно в самую воду. Нарочно повернулся ко мне спиной и опять сжался в комочек, не шевелясь. Мне уже не было холодно, и я подумал – как странно, что ничего не чувствуешь. Только бы он не умер тут у меня на глазах
И я жалела ребенка, который, как это часто бывает, расплачивается по счетам, о которых даже не подозревает
Как ни старался, я не мог понять, почему весь этот кошмар происходит в нашей семье. Как так никто не видит и не слышит, что здесь творится. Соседи, люди – где они вообще
Я побежала, ступеньки
Было странно, что капли падали на мое тело, а я не ощущал их. Дождь все хлестал в открытые окна, заливая дом, и уже не было ни «снаружи», ни «внутри». И, почувствовав, что я уже совсем ничего не понимаю, я закрыл глаза и перестал
Спустившись до середины лестницы, я увидела их обоих – Яира и ребенка. Их разделяло шага три, не больше. Они лежали в воде, в маленьком дворике, изогнувшись под зловещим углом друг от друга, как два сломанных гвоздя. Яир был голый и весь синий от холода. Ребра выпирали и почти не двигались, а глаза были изо всех сил зажмурены. Идо лежал возле кресла-качалки, под одеялом, и я, помню, даже удивилась, что он укрыт и защищен. Дождевые капли рикошетили от стены дома и с силой летели в Яира и в меня. Я подумала: в конце, как и в начале, мы встречаемся в воде, это все – часть той истории, которую он о нас написал.