— То есть так, да? Очень интересно… Кто и когда успел ему память почистить? Зови остальных. Да не тяни ты. Ни Ленка, ни Глашка в этой истории не замешаны.
Зайдя в спальню, обе помощницы опустились рядом со мной на кровать. Алекс, сев на стул напротив нас, повторил:
— Ленкин сын твердит, что вчера весь день дома был.
Тишина длиной в несколько секунд, затем Ленка прикусила нижнюю губу.
— Он утром с отцом в поле ходил. Может, там…
— Может, — задумчиво кивнула я. — Всё может. Меня, если честно, пугает такая оперативность. Одно радует — нам самим память вряд ли стирать будут.
— Почему? — вскинул брови напарник. — Считаешь, мы не представляем для них опасности?
— Потому что память до сих пор не стёрли, — буркнула вместо меня Глашка.
«Или стёрли, но мы не помним», — подумала я, но эту мысль параноика озвучивать не стала.
— Ленка, поговори с крестьянами Орлова. Глашка, ты с ней. Да попроще оденься. Идите прямо сейчас. Причину по пути выдумайте. Алекс, мы с тобой попробуем найти что-нибудь здесь.
— Лизка, — вопросительно потянул парень, когда мы остались вдвоём.
— Угу, — откликнулась я.
— А ты ж говорила, что работаешь без напарников…
— И? — не поняла я фразу.
— Ну… Глашка, Ленка… Ладно, Ленка — помощница. А Глашка тогда кто?
— Тоже помощница, — до меня наконец-то дошел смысл сказанного. — Тебе напомнить, чем помощник от напарника отличается?
— Судя по твоему поведению — ничем, — тяжело вздохнул мальчишка.
— В моем случае — именно так, — хмыкнула я, потянулась и встала, — ладно, давай осмотрим здесь всё, от крыши до фундамента.
— Параноик ты, Лизка…
Вот уж удивил.
Мебель из красного дерева, украшенную накладками из чеканной золоченой бронзы, мы трогать не стали. Оклеенные узорчатыми обоями стены тоже не ломали. Дактилоскопический прибор ожидаемо показал только четыре варианта отпечатков пальцев — всех сотрудников. Поиск «жучков» ни к чему не привёл. В общем, идеальный дом.
— Не нравится мне всё это, — я уселась на диван с украшенной лавровым венком спинкой.
— Я с тобой скоро сам параноиком стану, — напарник примостился в кресле с позолоченными ручками.
— То есть ты тоже чувствуешь подвох?
Парень дёрнул плечом.
— Я вообще всей ситуации не понимаю. Нас прислали за рукописью, но это ж девятнадцатый век, не Средневековье какое, должны сохраниться и воспоминания, и планы, да любая информация, связанная с этим документом. И что? Мы тычемся носом, как слепые котята.
Наивный ребёнок. Да тут о двадцатом веке порой знаешь меньше, чем о Средневековье… Хотя в чём-то мальчишка прав, конечно…
— Давай так, — вспомнила я игру своего детства. — Каждый по очереди высказывает самую бредовую мысль. Например: кто-то в Академии меня сильно невзлюбил, отсюда и все гадости.