«Вот еще привязанности здесь мне не хватало для полного счастья, — ворчала про себя каждый раз Лина, отдраивая каменный пол, — завтра- послезавтра проснусь дома, на Земле, и что дальше? Все равно тосковать буду, пусть и недолго. Кому этот негатив нужен?»
Но разум твердил одно, а сердце отвечало другим. И Лина чувствовала, что ей каждый раз становится все трудней общаться с Ритоном холодно и отстраненно.
— Праздновать будем неделю, — сообщила Лине одна из служанок, высокая плотная Олха, мечтательно закатив глаза, — уж отдохнем, так отдохнем. Госпожа на праздники любого из мужей служанкам отдает. Я хочу первого попробовать. В прошлый раз он мне не достался, а говорят, в постели он ого-го.
Лина с трудом сдержала брезгливое отношение. Нет, не по отношению к мужу Анираны, а по отношению к Олхе, рассуждавшей о мужчинах, словно о щенках или помаде. Она, женщина, по праву рождения стоявшая выше по социальной лестнице, захотела попробовать. Чувства мужчины, пусть и первого мужа, аристократа, в расчет не принимались. Он обязан был удовлетворить похоть женщины. Иначе для чего еще он рожден? А не сможет сам — поможет вовремя уколотый старнор. И тогда, сразу после укола, мужчине будет все равно, кого и как ублажать.
Все эти мысли вызывали в Лине отвращение. Но приходилось держать на лице вежливую маску, иногда подыгрывая охами-вздохами.
Уже за двое суток до праздника все трое мужей старались как можно реже показываться в коридорах. Но если первому и второму супругам можно было при необходимости отсидеться в опочивальне Анираны, то Ритон, спавший в комнате для слуг мужчин, частенько попадался на глаза Лине подавленным и измученным. Женщины, что служанки, что фрейлины, до этого времени хоть как-то соблюдавшие условности, теперь как с цепи сорвались.
Трижды Лина видела издалека Ритона прижатым к стенке одной из дам его жены. Каждый раз фрейлины, никого не стесняясь, прямо в коридоре, развлекались, как желали. Обычно Ритон стоял с приспущенными штанами, стонал от возбуждения и вилял бедрами, как последняя шлюха, в то время как женские пальчики то мяли, то поглаживали его член и яйца, не забывая время от времени проводить по возбужденной плоти острыми ногтями.
Ритон сходил с ума от возбуждения. По лицу текли слезы вперемешку с потом. Член стоял колом, яйца казались намного больше, чем обычно. Женские ногти, аккуратно подпиленные, острые, «прогуливались» по выпуклым венам, головке и стволу, то и дело царапали яйца. Ритон дрожал, практически не понимая, что с ним происходит. Животное желание застилало разум. Сейчас не осталось ничего в сознании, кроме животного желания, раздиравшего тело.