Графиня, состоявшая в дальнем родстве с императорской семьей, жила недалеко от особняка Селениры, а потому идти долго не пришлось — минут десять неспешным шагом, не больше.
Мирана Ланкартеская оказалась синеглазой брюнеткой средних лет, смешливой толстушкой, предпочитавшей яркие цвета в одежде и обстановке, крупные драгоценные изделия и резкий парфюм.
Когда мы вслед за величавым мажордомом зашли в гостиную, обставленную в ярко-синих тонах, графиня мило беседовала со всеми тремя моими женихами. Охотно демонстрируя пухлые руки и белоснежную грудь, Мирана Ланкартеская смущала своим видом скромнягу Гордона.
— Ронары, — завидев нас, графиня поднялась с кресла, и ее вываливавшаяся из лифа грудь заколыхалась в такт движениям. Гордон покраснел, оставшиеся двое женихов синхронно ухмыльнулись, — рада приветствовать вас. Прошу, проходите, присоединяйтесь к нашей беседе.
Я, как человек замкнутый, от многочисленных «бесед» в этом мире уставала быстро. Но не спорить же с хозяйкой дома. Пришлось садиться в одно из кресел и слушать, как Кладира в красках живописует свое недавнее путешествие в царство гномов. Небольшие домики, кряжистые человечки — прекрасные оружейники, горы, горы, еще раз горы, мелкая, под стать хозяевам, скотина, на этих горах пасшаяся. У меня закралось впечатление, что и само путешествие, и гномов, и их хозяйство Кладира выдумала — слишком уж неправдоподобно звучали многочисленные подробные описания в этой гостиной.
Наконец, покончив с разговорами, Мирана поднялась и предложила нам осмотреть ее сад. Подхватив под локоть Шарона, графиня двинулась из комнаты в коридор, а оттуда — к черному ходу, ведущему в крытую оранжерею, которую она гордо именовала садом.
Нарон, все в том же ярком наряде, в котором появился вчера в моем доме за ужином, галантно подал мне руку, Кладира выбрала Донтара, появившегося в гостях в темно-синем камзоле, такого же цвета брюках и туфлях и молочного цвета рубашке. Гордон уныло плелся позади в полном одиночестве. Он и в этот раз надел коричневый наряд и смотрелся в нем здесь, в шикарной обстановке, как бедный дальний родственник, явившийся за милостыней.
В оранжерее было душно и влажно. Стеклянные потолок и стены пропускали достаточно света, чтобы растения тянулись ввысь, буйно цвели и наполняли воздух разнообразными, чаще всего сладкими, ароматами. Мы шли парами по гравийной дорожке, слушали песни птиц и стрекот насекомых, рассматривали причудливые цветы всех цветов радуги. Не знаю, как остальные мои спутники, а я ощущала себя в настоящих джунглях. Ярко-зеленый камзол и нежно-салатовая рубашка Нарона то и дело сливались с широкими резными листьями кустов и деревьев, в то время как мое платье резко выделялось на фоне бушующей зелени.