«Стриж», сначала неторопливо, а потом все больше набирая скорость, разгонялся по полосе. И вдруг резко взмыл вверх. Перегрузка, правда, вполне терпимая, вдавила нас в кресла. Орбитальщик стремительно набирал скорость, поднимаясь в верхние слои атмосферы.
Голубизна неба за иллюминатором быстро синела, и вскоре уже покрылась чернотой. На ней постепенно проступали звезды, раскалялось горячее блюдце уже не ослабленного атмосферой светила.
В салоне не было стюардесс, разносящих напитки и еду, а также создававших приятную атмосферу уюта и уверенности в благополучном исходе полета. Все же пока каждый килограмм орбитального груза слишком дорог. Да и потерпеть часа четыре без еды и заботливого обслуживания пассажиры вполне могли. Хотя многие и выражали неудовольствие недостаточным сервисом для элиты Земли.
Через несколько минут полета вибрация двигателей закончилась. Пришла невесомость. И в салоне сначала воцарилось молчание. Которое нарушилось чертыханиями и причитаниями австралийки.
Следом нобелевский лауреат стукнул себя ладонью по коленке и восторженно заорал:
— Доктор Бартон! Черт возьми! Ты сделал это! Ты в космосе!
Потекли часы полета в невесомости, изредка прерываемой ускорением, когда «Стриж» корректировал орбиту. Для меня невесомость была привычна и обыденна. Не счесть времени, которое я провел, плавая, как аквариумная рыбка, по отсекам космических станций и коридорам межпланетных кораблей. Для кого-то, кто в космосе в первый раз, эти ощущения удивительны, но не травмирующи. А кого-то начало тошнить. Бортинженер сделал инъекцию быстро потерявшему форму французу. Лекарство подействовало, и мусье заголосил слова благодарности на своем языке.
— Начинаем стыковку, — наконец, донеслось из динамиков долгожданное слово капитана орбитальника.
«Стриж» заложил маневр. И в моем иллюминаторе открылся восхитительный вид на стальную громаду «Афанасия Никитина»…
«Афанасий Никитин». Я сразу влюбился в этот корабль, как только увидел его на фотоизображениях. И чувство только укрепилось, когда в процессе подготовки в виртуальной реальности обшаривал каждый его закуток. Но видеть в реальности, как он приближается, становясь из яркой точки самым совершенным кораблем человечества — это было невыразимое счастье!
Он совсем не походил на угловатые, сугубо рациональные и часто неприглядные конструкции космических буксиров и грузовиков. Когда нет сопротивления воздуха, то можно лепить что угодно, лишь бы это соответствовало требованиям прочности конструкции. Вот и бороздили космос уродцы, похожие на собранный электромагнитом металлический хлам с заводской свалки. С кораблем класса «Тесей» все было иначе. Он напоминал так полюбившиеся людям звездолеты из старых фантастических книжек и журналов. Его ретроформы внушали оптимизм, от них веяло апельсиновым ароматом романтики.