Любовь и бедность навсегда
Меня поймали в сети.
Но мне и бедность не беда,
Не будь любви на свете.
Зачем разлучница-судьба —
Всегда любви помеха?
И почему любовь — раба
Достатка и успеха?
Богатство, честь в конце концов
Приносят мало счастья.
И жаль мне трусов и глупцов,
Что их покорны власти.
Твои глаза горят в ответ,
Когда теряю ум я,
А на устах твоих совет —
Хранить благоразумье.
Роберт Бернс. «Любовь и бедность»
Нас с Парисом поселили в одной комнате. Вернее, номере, потому что на комнату эти несколько помещений были не похожи. Спальня, просторная и хорошо освещенная, из нее — двери в ванную, гостиную. Из гостиной — две двери в кабинет и гардероб. Доченька, родная, все для тебя. Хочешь заблудиться в выделенных тебе комнатах? Да пожалуйста!
— Приехали на несколько дней, а помещения явно были подготовлены заранее, — отметила я, рассматривая одежду для меня и Париса, в большом количестве висевшую в гардеробе.
— Потому что расчет делается на то, что ты тут останешься, и надолго, — пожал плечами Парис.
Я только фыркнула: если отец и правда так думает, то его ждет большое, очень большое, просто огромное разочарование. У меня не было ни малейшего желания жить здесь. Нет, не так. У меня не было желания больше двух-трех дней находиться рядом с незнакомым человеком, называвшим себя моим отцом. Может, сыграла роль детская обида, может, я просто не привыкла к заботе со стороны посторонних, но… Но я собиралась довольно скоро отсюда уехать. Вместе с Парисом, разумеется.
Отец дал о себе знать примерно через полчаса после того, как мы разместились в «номере».
Высокий седой слуга после предварительного стука зашел в спальню и с поклоном сообщил, что «его сиятельство желает видеть свою дочь».
Я, в чем была, в одежде из гостиницы, не переодеваясь, вышла в коридор. Желает видеть? Что ж, пообщаемся.
Небольшой кабинет, заставленный стеллажами с книгами и папками, мог вместить не более трех существ, желательно не особо крупных.
Отец сидел за рабочим столом, в кресле у окна, занавешенного гардинами в цветочек. Я села на стул напротив.
— Не переоделась, — поморщился отец. — Почему, Вита? Тебе не понравились платья?
— Мне и в этом удобно, — ответила я. — Ты хотел поговорить? О чем?
— О тебе. О твоей жизни. Ты молодая, знатная, красивая. И что я вижу? Ты сидишь в гостинице, заметь, безвылазно, связалась непонятно с кем. Ты портишь себе жизнь, Вита.
— И что? — пожала я плечами. — Жизнь моя, я поступаю так, как считаю нужным. Насколько я знаю, по меркам всех миров я считаюсь совершеннолетней. Так что не вижу проблемы.