22:34
Мы едем в машине убийц моего мальчика.
Винсент… Я уже устал задавать вопрос «почему?», на него нет рационального ответа. Зато теперь я знаю, как сходят с ума. Никогда не понимал матерей, убивающихся над трупами своих детей, отдавших жизнь революции. Мне всегда казалось, что если они отпускали своих детей на войну, то должны были быть готовы к разлуке… К тому же, когда кругом хаос беззакония, надо понимать, без потерь не выйдешь на свет нового дня.
Я не понимал матерей… А сейчас я вижу их боль. Вижу, как смерть отсекает часть пуповины, связывающих их с драгоценностью всей жизни, и она кровоточит, скорбя о своем дитя. Не знаю, какими нитями мы были связаны с Винсентом, но они порвались… И моя душа теперь истекает кровью, желая только одного — сплестись обратно с теплотой моего родного мальчика.
Почему он не умер от пули в голову?
Он должен был мгновенно освободиться… Но судьба решила его мучить. Винсент…
Я не могу думать о нем сейчас.
Не хочу думать.
Я заглушаю в голове трепет его голоса и слова: «Я не хочу умирать! Ясмин, не отпускай меня!». Слишком тяжело даже для меня.
Рядом скулит Валентина, закутанная в его шинель, на ее шее блестит мой кулон, подаренный Винсенту. Почему он отдал его ей? И какие у них были отношения?
Меня не должно это волновать.
Но я его ревную! Даже мертвый он вызывает у меня жгучие приступы желания обладать всем, что с ним связано и не отдавать никому.
Я верил, мы никогда не умрем. Или предвидел, что погибнем рано. Но все равно не так… только не так… Я не хотел ни минуты оставаться без него. Я верил, что погибну первым, а Винсент закроет мои глаза и пойдет мстить, сокрушая все преграды огненными выстрелами кольтов.
Именно так и должно было случиться. Я для этого жил.
Валентина ловит мой взгляд, сконцентрированный на кулоне.
— Он мне подарил его… — тихо произносит она.
— Я догадался, — отвечаю и отворачиваюсь.
Моя форма высыхает его кровью, оставляющей уже потухший алый цвет.
— Ваше? Я могу отдать…
— Нет.
Что их связывало? Винсент…
«Я хочу быть нормальным» — звучит в моей голове его звонкий голос. Мой мальчик, неужели я сделал тебе так больно?! Неужели твоя страшная мучительная смерть была лучше моих любящих объятий… Не верю. Никогда не поверю, потому что тогда получается — в твоей смерти виноват один я. А эта мысль для меня невыносима.
Валентина — серая женщина, разве она могла тебя привлекать? Конечно же, нет. Я тебя понимаю, ты воплотил в ней все свое стремление вернуться назад, где был так счастлив. Мой милый, ты всегда был изобретателен.