Я присел у него в ногах.
— Все же, — начал он, — Раз ты явился сюда, то сделай одолжение, не мешай мне.
— Не буду, — пообещал я, мрачно насупившись.
— Теперь я почти спокоен, только на кровати опять станет тесно, а мне нужен отдых.
— Не волнуйся, я тебя не потревожу. Я буду спать на полу.
— Хорошо, ты все правильно понимаешь.
На этот раз не ответил я. С чего бы? Я так рвался к этому человеку, а встретил только язвительное неодобрение. Хотя… Был ли я вправе требовать от Альентеса другого отношения?! Конечно, нет. Я заявился сюда с таким видом, как будто спаситель пожаловал, а ведь этому человеку, так равнодушно сносящему все несчастья, совсем не до моих игр в благородного «друга». Вот, он сидит сейчас рядом такой спокойный, безразличный, старательно избегающий разговоров, но кто знает, что творится в его душе? Потерять глаз… А потом за этот сомнительный проступок стегать себя же плетью. В голове не укладывается! Что же должно происходить внутри, чтобы отважиться на столь губительное саморазрушение?
Мое сердце сжалось. На глазах выступили слезы. Я вспомнил Альентеса мальчишкой, и мне захотелось рыдать по разбитому образу милого трогательного ребенка.
— Диего, — неожиданно позвал меня мой товарищ. Я буквально подпрыгнул и за секунду оказался возле него у изголовья кровати.
Альентес с некоторым удивлением посмотрел на меня своим единственным глазом. Я тоже застыл и не сразу смог оторвать от него взгляда. Черная повязка с облупившимся рисунком креста едва закрывала бинты и их белые клочки неаккуратно торчали из-под жесткой материи. Стало невмоготу выносить общество друга, настолько печальным оказалось зрелище. Я вздрогнул.
— Посмотри, пожалуйста, что с моим глазом, — тихо произнес Альентес.
Меня тронула его просьба, столь противоречащая нарочитой самостоятельности собрата. Я кивнул и в мгновение ока оказался верхом на коленях Аля, принимаясь стягивать повязку с его лица. Он прикрыл глаз, откинув голову на спинку кровати.
Бинты с пластырем поддались не сразу, кровь слиплась и отходила вместе с кожей. Я двигался медленно и осторожно, боясь сделать Альентесу больно. Когда мне удалось снять пластыри, мое дыхание задрожало.
Под бинтами набухал диагональный порез, аккуратно прошитый черными нитками. Глаза видно не было, рана сильно опухла и гноилась.
— Надо промыть, — заключил я.
— И?
Не проронив ни слова, я достал из сумки аптечку и извлек пузырек с обеззараживающей жидкостью.
— Будет больно, — предупредил я.
— И? — так же равнодушно отозвался Альентес.
Я вылил жидкость на рану, она гневно зашипела. Альентес чуть заметно дернулся, но сохранил общее спокойствие.