Продолжая оставаться лучшим бойцом, которым некогда восхищались все в ордене, он вел жизнь неприкаянного и никчемного человека. Альентеса фактически сделали недееспособным и не по физическому состоянию, а, что обиднее, лишь из-за предубеждений Дедала. Существование Аля сводилась к одной простой функции — жизнь со мной в те редкие часы, которые я мог урвать из занятости в Лиге.
Поначалу печальность всей ситуации была не так заметна.
Мы были молодыми и поглощенными страстью людьми. Но шло время. На исходе четвертого года разница в нашем положении стала катастрофической. Мы менялись, так или иначе, но возраст брал свое.
Я изменил свой внешний облик. Отрезал копну седых волос, не хотелось напоминать людям одуванчик. Моей прической стал короткий ежик, очень похожий на прическу Дедала. Аль, в свое время пошутил, что теперь в братстве новая мода держаться стиля лидера.
Но Альентес и сам изменился. Он распрощался со своими длинными волосами, ушел от геометрически ровной челки. На его голове появилась аккуратная прическа. Прямые волосы в естественном беспорядке прикрывали уши. Действительно, ему шло, когда оттопыренные ушные раковины прятались под прядями. Но я даже пожалел терять из виду их озорное кокетство.
Да, пережитые невзгоды сильно отразились на нашем внешнем облике. Аль постарел, хотя я выглядел еще хуже. Хорошо хоть кожа у него не так огрубела, как у меня, но это стало следствием затворнического образа жизни и отсутствия прикосновений солнечных лучей. Да и постоянные депрессии тоже накладывали свой болезненный отпечаток. Не могу не признать, как бы я не старался, я не смог до конца стереть из памяти и реальности последствия пятилетней давности. Раны Аля давали о себе знать. В дождливые дни его мучили боли, и он был вынужден пить гору таблеток. Иногда Алю снились кошмары, и тогда я укачивал его на руках, не выпуская ни на секунду. Утомительные техосмотры механизмов протезов становились все утомительнее для моего любимого, терявшего с каждым годом терпение. Он скрывал от меня свою боль, как и я, прятал в глубине души свои переживания, чтобы не травмировать друга и не взращивать в нем чувство вины.
Но я не мог смотреть без содрогания на то, во что превратили жизнь Альентеса. Пока я просиживал дневные часы на собраниях Лиги, Аль продолжал находиться в четырех стенах нашего скромного жилища. Я вставал на рассвете и уходил, а он оставался сидеть на подоконнике, любуясь всходящим из-за реки солнцем. Я возвращался, когда уже лежали сумерки, а небо золотилось закатными лучами, и я заставал Альентеса, сидящим на подоконнике в той же неизменной позе, как будто он и не двигался вовсе. Он редко выходил, а когда покидал дом, то старался обходить людей стороной. На его глазу появилась черная повязка, Аль прекратил скрывать свою слепоту и разбивал мне сердце своим отстраненным видом. Общаться мы стали меньше, да Аль и раньше-то не отличался разговорчивостью, но потом и вовсе потерял интерес к беседам.