– Купидон, – сказал строго и повелительно мой отец, – вы должны сказать, что думаете или предполагаете. Никаких доказательств нам не нужно, и если только вы поможете нам отыскать ребенка, никто не станет спрашивать у вас никаких доказательств, как, почему и на каком основании вы высказали свое предположение!
– Вот видите ли, масса, – проговорил тогда Купидон, понизив голос как бы от ужаса перед тем, что он сейчас произнесет, – я ничего не знаю, но только думаю, что сегодня как раз четырнадцатое июня…
– Так что же? – с недоумением спросил я. – Какое значение может иметь это число к исчезновению Флоримона?
Вдруг Клерсина вскрикнула нечеловеческим голосом – вскрикнула так, что я невольно замолчал. Она вскочила как безумная со своего места, схватила старого негра за плечо и посмотрела на него глазами, полными невыразимого ужаса. Бедная женщина старалась что-то сказать, но не могла: страх сдавил ей горло. Никогда еще в моей жизни я не видел лица с выражением безумного ужаса. Ее расширенные зрачки, казалось, готовы были выскочить из орбит. На нее больно было смотреть.
– Что вы наконец хотите этим сказать, Купидон? Почему вы упомянули о четырнадцатом июня? – спросил я, в свою очередь схватив бедного негра за плечо.
– Это праздник вуду! – прошептал он едва слышно.
Отец мой страшно побледнел при этом, и даже с уст Белюша сорвалось глухое проклятие. Что же касается меня и Розетты, то мы только с недоумением взглянули на них, не зная, в чем дело. Но выражение беспредельного ужаса, ясно отразившееся на лицах этих двух мужчин, таких мужественных и отважных, положительно леденило кровь в наших жилах. Почему одно это название, праздник вуду, производило такое мрачное, ужасное впечатление?
Клерсина кинулась лицом на землю, вытянув вперед свои судорожно сжатые, точно безжизненные руки… Какой-то глухой свистящий, точно предсмертный, хрип вырывался у нее из груди… Вдруг она громко застонала и, ползком дотащившись до ног Розетты, обхватила их обеими руками и, ударяясь лбом о землю, стала глухо стонать. Мой отец стоял мертвенно-бледный, с глазами, горевшими, как раскаленные угли, каким-то сухим лихорадочным огнем, уставившись в упор на несчастного негра, точно ожидая от него дальнейших пояснений.
Вся эта сцена, которую я так долго передаю вам, на самом деле произошла всего в несколько минут. Белюш, видя наше полнейшее неведение, решился пояснить нам значение праздника Воду.
– Праздник вуду – это шабаш негров! – сказал он, – то есть то время года, когда они в глуши темных лесов справляют странные обряды своего языческого культа, когда вдруг, воспылав новым фанатизмом, они доходят до настоящего беснования, превращаясь в каких-то страшных африканских дикарей… И вот, если в такое время белый ребенок каким-нибудь образом попадает в их руки, то не следует терять ни минуты, а спешить разыскать его, если желают найти его целым и невредимым…