. Наркомат юстиции стал более сурово относиться к хулиганам, примерно в 40 % случаев приговаривая их к заключению. Правительственные доклады провозгласили, что в городской преступности и хулиганстве виноваты «деклассированные элементы» и люди «мелкобуржуазного происхождения»
[1017].
В этом контексте неудивительно, что советская власть стала использовать эпитеты «кулак» и «преступник» как взаимозаменяемые. По сути, она исходила из того, что большинство преступников являлись бывшими кулаками. Партийные деятели были одержимы мыслью, что бывшие кулаки, скрыв свое классовое происхождение, проникают в колхозы и на промышленные предприятия, где занимаются воровством и саботажем. В 1933 году Сталин обратил внимание на этих новых — скрытых — врагов и высказал предостережение против тех бывших кулаков, которые, как он отметил, проникли на советские заводы, в советские учреждения и даже в коммунистическую партию[1018]. В следующем году Ягода предупреждал, что «основная масса» крестьян, прибывающих в город по собственной инициативе (то есть вне официального найма рабочих), происходит из чуждого класса или является криминальным элементом, и заявлял: большинство кулаков, воров и им подобных лиц уже обзавелись фальшивыми документами, позволяющими обойти паспортную систему[1019]. Заявление Ягоды наглядно показывает не только его страх перед неконтролируемым движением населения, но и смешение понятий «кулак» и «вор» в глазах партийного руководства.
Уверенность партийных лидеров в том, что раскулаченные крестьяне предаются преступной и изменнической деятельности, больше сообщает нам о взгляде этих лидеров на мир, чем о реальном поведении жертв раскулачивания. Впрочем, советские руководители не ошибались в том, что большинство тех, кого назвали кулаками, стремились скрыть свое происхождение и искали работу в городе. Уже в 1930 году многие крестьяне, боясь раскулачивания, продали свое имущество и переехали в город, что отмечалось в многочисленных партийных докладах[1020]. «Кулаки третьей категории», потерявшие свое имущество, но не высланные в ходе раскулачивания, — около 2 миллионов человек — часто не имели другого выбора, кроме как бежать в город[1021]. Помимо того, из 1,6–1,8 миллиона людей, отправленных в спецпоселения в 1930–1931 годах, сотни тысяч бежали, а остальные к середине 1930-х годов были официально реабилитированы и освобождены[1022]. Как партийное руководство, так и местные советские чиновники испытывали недоверие к бывшим кулакам — отчасти потому, что опасались возмездия за то насилие, которое совершили против них