Мирону отчего-то непременно нужно было понять, что это за приблуда. Сеялка? Борона?
Он уже прошел эту сельскохозяйственную штуковину и все продолжал на нее оглядываться. Веялка? Сноповязалка?
Вдруг он воткнулся лицом в спину внезапно остановившегося Плафона. Впечатался довольно сильно, но Плафон только покачнулся. Не обращая внимания на босса, он поднял вверх руки на манер муллы – ладошками вверх, задрал к небу лицо и начал громко и отчетливо вещать странным, бурчащим, причмокивающим и при этом смутно знакомым голосом, напоминающим кого-то из политиков ушедших эпох:
– Все это говорит о том, что у ряда работников появилось безразличное и безответственное отношение к тому, как используется земля, что она дает, как она оплачивает труд колхозников, и как она оправдывает тот огромный труд рабочего класса, который дает сельскому хозяйству тракторы и машины. Это, товарищи, опасное явление…
Мирон от неожиданности присел, оглянулся по сторонам и опять потянулся за пазуху. Малой и Гузя остановились и обернулись на Плафона.
– …нам надо воспитывать в каждом советском человеке бережливое и правильное отношение к земле, развернуть действительно всенародный поход за то, чтобы каждый участок производительно использовался в интересах…
– Прекрати это! – закричал Мирон. – Заткнись, баклан!
Плафон повернулся к нему.
– И позвольте мне предложить тост за нашего уважаемого гостя – президента Объединенной Арабской Республики, председателя Арабского социалистического союза Гамаль Абдель Насера!
Мирон с корточек прыгнул на Плафона.
Они упали в сторону от тропинки. Малой смотрел, как не очень крупный, но гибкий и жилистый главарь крутит громиле руку и лупит его кулаком в бок.
Гузя удивленно поднял глаза и пошел к подельникам, походя оттолкнув в сторону мальчишку.
– Пацаны, пацаны, вы чего! – бормотал он.
Из травы раздавалось натужное дыхание, лопухи качались из стороны в сторону.
– Все! Все! Мирон, хватит, – сказал приглушенно Плафон. Лицо его пряталось под густым хвощом.
– Не будешь больше? – прохрипел Мирон, сидя у него на спине и не отпуская скрученную руку.
– Нет…
Главарь легко соскочил в сторону и выжидательно смотрел, как поднимается из красной травы Плафон.
– Я не специально, – угрюмо сказал он.
Его белая майка была вся в земле и пятнах красного сока.
– Очень хотелось… почему-то. Невозможно удержаться…
– Мы идем? – повернулся Мирон к малому. – Или стоять будем! – Его голос против воли сорвался в фальцет.
– Идем…
Мальчик пошел вперед. Они прошли свинарник с маленькими грязными окошками, затем почти пустой сеновал, который выглядел как большой, открытый со всех сторон навес на четырех бетонных столбах-сваях.