– Да ладно тебе, лейтенант, – доброжелательно улыбнулся капитан, – я в храбрости ваших орлов нисколько не сомневаюсь, за «улепетывали» не обижайтесь – не со зла сказал. У вас вон какой герой в составе, – кивнул на того же Леву. – Война только началась, а он уже с «Отвагой». За что получил, сержант?
– А вам, товарищ капитан, – хитро прищурившись, вопросом на вопрос ответил Лева, – я смотрю за Польшу ничего на грудь так и не повесили? За взятие казарм артиллерийского полка во Владимире-Волынском, например.
– Погоди, сержант, – всмотрелся капитан. – Что-то мне твоя чрезмерная фигура и лицо знакомы… Точно! Не помню, как тебя звать-величать, но ты и тогда, в Польше, с пушечками на петлицах щеголял. И с саблей на боку. У нас про тебя рассказывали, что ты в рукопашной уйму уланов, чуть ли не в одиночку положил.
– Было дело, – скромно подтвердил Лева. – Немножко покромсал клятых ляхов. А пусть не нападают исподтишка.
– И сейчас, смотрю, – кивнул на трофейный автомат через грудь и черную чужую кобуру на поясе Гординский, – ты не скучаешь.
– Некогда мне скучать, товарищ капитан, – нарочито вздохнул Лева. – Враги не дают.
– Когда сержант Гороховский «улепетывал» последним от своей гаубицы, – гордясь за подчиненного, вмешался в разговор Доротов, – он в одиночку шестерых в рукопашной положил и пришел весь обвешанный трофеями, как новогодняя елка игрушками.
– Ладно, ладно, артиллерия, сдаюсь. Убедили. Взвод танков я вам от своих щедрот для освобождения гаубиц выделю. Три машины. Вместе с автоматчиками. Так говоришь, лейтенант, что вот здесь неотмеченная на карте просека идет, по которой мои танки смогут пройти?
– Смогут, – кивнул Доротов. – Разве что, в каком месте им узковато будет. Может, где придется дерево другое свалить. Но ваши машины мощные – проломятся.
– Попов! – позвал Гординский командующего взводом лейтенанта, воевавшего под его началом еще в чине командира танка в той же Польше. – Пойдешь с артиллерией, они тебе дорогу покажут. Нужно немцев от их гаубиц отогнать, если они сами еще не разбежались. Как справишься – двигаешь вот здесь, по просеке, (на карте не видно, но наши товарищи уверяют, что она есть) вдоль их артиллерийских позиций, на север, и выходишь из леса. Там мы с тобой и встретимся. Артиллерия говорит, что они эту просеку двумя подбитыми немецкими танками закупорили. Как-нибудь обойдешь, проломишься. Действуй.
Два танковых взвода и командирская машина Гординского с опять оседлавшим их десантом, взревев моторами, пошли, вытянувшись в походную колонну, между ручьем и рощей на север, а взвод Попова с пристроившимся сзади обозом из конских упряжек густо обсаженных батарейцами залязгал гусеницами вверх по пологому склону, по сжатой деревьями просеке. Отвоевывать брошенные гаубицы двинулись не все артиллеристы, полтора десятка красноармейцев под командованием старшины остались охранять лежачих раненых и сгруженное с подвод и прочих упряжек казенное имущество. Вместе с батарейцами попросился повоевать и спасенный ими летчик-штурмовик. А чего в тылу отсиживаться? Лебедеву в придачу к его несерьезному в бою штатному ТТ выделили трофейный карабин и подсумки со снаряженными обоймами.