– Его давали на сдачу, – извиняющимся тоном сообщил мне Капелин. – Это крутыш, он вертится и перекатывается по столу. Единственное, не знал, что у тебя кот. А то бы я и ему что-нибудь привез.
– Герман Алексеевич, что вы себе позволяете! – повысила голос я. – К тому же это не мой кот, и вы мне его можете испортить. А мне потом отвечать. Хотя детей моих портить тоже нехорошо. Безответственно.
– Я ужасный человек! Я не говорил, что безответственность – это мое второе имя? – спросил он, прищурившись, и улыбнулся, тряхнув своей богатой шевелюрой. Мы стояли в коридоре посреди десятка пакетов, которые он принес мне явно в благотворительных целях. Вот оно что бывает, когда выходишь из дома в растрепанных чувствах и в ужасной дешевой шапке. Старые добрые знакомые твоего отца начинают испытывать чувство мучительной жалости к тебе и твоим детям.
– Ты же понимаешь, Герман, что я должна буду отдать тебе деньги за все, что я решу оставить? – спросила я тихо и строго. Он помолчал немного, а затем кивнул. Хоть это меня и удивило. Впрочем, все выяснилось довольно скоро. Вещей было много, они были отличного качества – многие как раз из тех, которых не хватало моим детям «до зарезу». Комбинезон на Васе был просто восхитителен. Ослепительно-белоснежный, с двумя густыми полосками – синей и красной, под цвет флага.
– Красота! – улыбался Герман.
– Хорош, конечно, но маркий, – сомневалась я. – Почем?
– Двести рублей, – невозмутимо ответил Герман.
– Не ври, пожалуйста.
– Я не вру. Я же сказал, там была ликвидация. Им было дороже все держать на складе, чем отдать мне. Они вообще все продавали за копейки.
– Врешь и не краснеешь, – завелась я. – А джинсы почем?
– Сто рублей три пары, – невинно парировал Герман.
– Три пары, значит! Я так понимаю, что за все, что ты принес, больше тысячи не набрать? А хурма?
– Ну, это же к чаю! – развел руками он. – Ты же напоишь меня чаем? Твоя мама всегда поила меня чаем.
– Она всех поила чаем, – злобно парировала я. – У нас дома был проходной двор из аспирантов. Она не всех в лицо-то помнила.
– Ну, меня-то помнила, – улыбнулся Герман.
– Самоуверенный ты! Проходи уж, аспирант, – проворчала я, совсем как когда-то мама. Это было так здорово – на один вечер забыть обо всем: о Сереже, о проблемах, о следствии, о том, что ко мне хоть сейчас могут вломиться с обыском. Я почему-то не сомневалась, что даже если такое бы и случилось, Герман Капелин с невозмутимым видом разъяснил бы полицейским и этому ужасному следователю Максиму Андреевичу, что нехорошо беспокоить молодую мать по таким вот пустякам. И выпроводил бы всех в шею.