– Я иду домой, – сказала она.
– Я тебя провожу, – предложил я.
Она покачала головой.
– Я провожу тебя, – повторил я.
Она снова покачала головой.
Я до сегодняшнего дня не понимаю, отчего так себя вел в тот вечер. И никогда не узнаю. Все исчезло. Я выбрал нечто, сам до конца не понимая, что именно выбрал. И только оно осталось. Все другое – исчезло. Наверное, более элегантным было бы вывернуться из всего этого, чем чувствовать себя обиженным.
– Нет. И не приходи, и не звони. Увидимся в школе, – сказала она.
Я подумал, как увижу ее в школе, как она даже не скажет мне «привет», как тихо пройдет с подружками на другой конец коридора. «Это будет ужасно, – подумал я. – Хуже всего на свете».
– Дарья, – повторил я.
– Пожалуйста, – ответила она.
– Дарья, погоди. Все не так, – я почувствовал, что вот-вот расплачусь. Расплачусь над тем, какой я ужасный идиот.
– Все так, – кивнула она.
– Нет, прошу. Я очень тебя прошу, – повторил я тихо и почувствовал, что делаюсь красным, словно напившись спирта.
– Я не стану обзывать тебя, не стану кричать и делать всякое такое, – добавила она.
(Через несколько лет я сумел уговорить себя, что Дарья знала – или, по крайней мере, чувствовала, – что случится. Что прощалась не только со мной, но и со всеми, навсегда. Позже, в Варшаве, я рассказывал об этом вечере всем подряд, обычно пьяный; словно это был фильм ужасов. Я использовал всякие такие фразы: «Я чувствовал, что она со всем смирилась» – и такое вот. Естественно, все это была фигня. Она ничего не чувствовала и не знала. Когда бы знала и когда бы чувствовала, ничего бы не случилось. Она осталась бы в замке. Вернулась бы с кем-нибудь домой на машине. Да что угодно.)
Я хотел сказать что-то еще, но Дарья уже отвернулась и пошла по коридору в сторону выхода; я смотрел, окаменев, как Аська сбегает по ступеням, идет в ее сторону, наверняка тоже желая ее проводить, но Дарья показывает ей спокойным и решительным жестом, чтобы та осталась.
Я думал о близящемся понедельнике, о том, что попрошу маму написать мне освобождение на неделю. Я видел Дарью в последний раз в жизни, а она была обычной, маленькой и все уменьшалась. Под большой военной курткой и двумя свитерами я вообще не видел ее тела, только длинные черные, стекающие по спине волосы. Она исчезала неспешно – в темноте и медовом свете. В этом не было ничего необычного. Просто Зыборк катился медленно, как шар, в полную тьму. Просто Дарья была первой.
Потом я понял, что должен побежать за ней следом.
– Дарья! – крикнул я так, что все, кто стоял во дворе, повернулись в мою сторону. Пара человек даже засмеялись. – Дарья! Погоди! – крикнул я снова и сорвался с места, чтобы побежать следом, и вдруг почувствовал, что кто-то изо всех сил хватает меня за куртку, а когда я пытаюсь вырваться, что-то сильно бьет меня по затылку, чья-то ладонь. Быль развернул меня к себе как куклу и притянул ближе. Сигарета свисала у него с губы. Глаза его были широко открыты, словно от только что ложкой сожрал мешок амфетамина.