– Что ты хочешь мне сказать? – спросила она.
– Что это правда, но что я извиняюсь, – выдохнул я.
– Что – правда?
– Что я целовался с Каролиной. Но это было глупо, это не имеет значения, я люблю тебя, Дарья.
И в тот раз я верил в то, что говорил – как двинутый на всю голову. Я чувствовал всем собой, что у меня было нечто невозможно хрупкое и маленькое, оно стоило миллион долларов, и я только что шутки ради бросил его в стену. Это было скверное чувство. Я хотел поднять камень с земли, выбить себе передние зубы, расплющить нос.
Я не обращал внимания на то, сколько человек на меня смотрит, но, несомненно, это была немаленькая толпа из стоящих во дворе.
– Это не имеет значения. Она – дура, – сказал я громко, словно для всех вокруг. Попытался притронуться к Дарье. Она вырвалась.
– Не обижай ее. Помни на будущее. Парни идут с женщинами в постель, потому что те им понравились – а потом их обижают. Это нехорошо, это – свинство. Не будь таким, – сказала она.
– Но я только целовался с ней. Я не пошел с ней в постель.
– Когда-нибудь ты поймешь, что это без разницы, – она пожала плечами. Мне казалось, что она старше меня лет на пятнадцать. Может, так оно и было.
– Дарья, я хочу с тобой уехать отсюда. Не хочу, чтобы это распалось, понимаешь? Я чувствую так хорошо только рядом с тобой, правда. – Я хотел, чтобы это прозвучало убедительно, но прозвучало по-дурацки, словно я был сопливый мудак.
В ее глазах стояла лишь печаль, ничего больше, – черная и ровная. Я знал, что оказался совершенно другим, чем ей казалось. Это было для нее ужасно. Возможно, будь она до сих пор жива, вспоминала бы меня как воспаление легких, пребывание в больнице. Увидев мое фото, пожимала бы плечами, может, рассказывала бы какой-то из своих подруг на детской площадке, глядя на своего ребенка, который играл бы в песочнице, что ее первый парень оказался мудаком, но это не имеет значения, потому что почти каждый первый парень оказывается мудаком. Может, она нашла бы меня на Фейсбуке, увидела бы мои снимки, на которых я уже успел обрюзгнуть, зарасти и постареть, и наверняка смеялась бы над тем, как вообще такой чувак мог ей казаться хоть немного нормальным. Настолько, чтобы пойти с ним в постель и быть его девушкой.
Может, но Дарье выпало жить не много лет, а всего лишь полтора часа. И ничего не обещало этой смерти, кроме того что происходило вокруг.
Как бы она меня ни раздражала, какие бы я ни имел относительно нее сомнения, я ее любил. Она нужна
была мне как еда или сигареты. Когда я вспоминаю, как мне было тепло рядом с ней, то понимаю, что всю жизнь мне холодно – в той или иной мере. Словно я пробежал зимой в одной рубахе пару десятков километров – и уже никогда не смогу согреться.