По толпе проходит тихий стон, но тогда отец поднимает руку, при виде ее стон стихает.
– Открывай дверь и давай сюда этого сукина сына Кальта, малало, – говорит Тобек, его польский слегка носовой, но четкий, как презрение и гнев в маленьких черных глазах.
Только теперь я смотрю на дверь. Она тяжелая, грязная, выглядит как врата в Мордор. Совершенно не кажется, что при открытии ее на нас выльется запах жира и жарки, стена пота и духов, дискотечный ритм, что, мол, воля и свобода, потому что был у матери сынок, а Бронек увел кольцо золотое, а попугайчик делал «ту-ту-ту».
– Тобек, будь на моей стороне. На нашей, – говорит отец.
– И отчего бы мне быть на твоей стороне? У меня сына из дома выволокли. Мать его и сестры плакали. Вон те суки, которые там стоят, его выволокли! – Тобек показывает пальцем на Винницкого, тот сейчас совершенно на нервах, превратился в ударенный током холодец.
– У нас тоже есть оружие, Тобек. И сейчас выйдет неловко! – кричит с его стороны второй мужик, муж Добочинской.
Отец подходит к Тобеку и делает что-то невероятное: кладет руку на его предплечье, которое заканчивается гравированным серебряным пистолетом, и говорит снова, твердо и решительно:
– Ты должен быть на нашей стороне, Тобек.
– Поляк, ну, сука, ты и поляк, – Тобек качает головой, вроде бы не веря.
Я поворачиваюсь к людям. Они сердитые, замерзшие и послушные отцу. Но еще им интересно. Смотрят как вечерний фильм на «Полсате». Это лучшее развлечение, которое у них было в Зыборке со времен снайперов на крышах.
– А теперь, дебил, открывай дверь, – говорит отец Кафелю, а тот видит в его глазах нечто, что еще хуже пистолета, и открывает дверь в Мордор.
Изнутри вырывается громкая, хриплая, живая песня, текст ее, кажется, о том, что девушка танцует и пламенно целует. За дверью открывается коридор, устеленный толстым ковром, со стенами, обитыми деревянными панелями; на стенах видны головы кабанов и оленьи черепа; в конце коридора – еще одна дверь, на этот раз обычная, застекленная. За ней видны столы, обстановка, свет, деревянные стропила, колонны, видно мужика, который жарит куски мяса на большом, выставленном в центре помещения гриле. Видно десятки людей в вечерних одеждах, которые жрут, пьют или дергаются в ритме эстрадной мелодии. Они еще не имеют ни малейшего понятия, что мы вошли внутрь, о том, что происходит снаружи.
Отец поднимает торт со ступенек.
– Пойдемте, Миколай, Гжесь, пойдемте. Будете свидетелями. Юстина, ты тоже. Ты тоже, пойдем, – он протягивает руку Юстине, словно помогая ей перепрыгнуть лужу при выходе из машины.