– Прошу, – говорит отец бургомистерше. Протягивает ей руку, словно ведя на танец. Держит несколько секунд свою ладонь в воздухе, потом Кальт кивает и Булинская встает.
Отец ведет бургомистершу за руку: аккуратно, словно они должны затанцевать полонез на стодневке. Краем глаза я вижу, как эстрадные певцы на сцене встают на ноги. Испуганные, сжимают в руках микрофоны, словно боясь, что если отпустят их, то свалятся в пропасть, которая вдруг распахнется под их ногами.
Нас приветствуют аплодисменты, громкие, словно рождественские фейерверки. С одной стороны, я ничего не желаю так сильно, как оказаться сейчас дома, с пивом, перед телевизором; с другой – это чувство все сильнее, оно напоминает тот старый зыборский амфи, это подпрыгивание желудка, тарахтенье сердца, огонь в деснах, парализованных, словно бы ударенных током. Словно я неожиданно выиграл в армрестлинг. Чувство, что ты находишься в нужном месте. Когда я понимаю, что это немного глупо и немного страшно, что я вовсе не в нужном месте, сердце начинает колотиться еще быстрее.
Мой отец все еще держит Булинскую за руку, как судья держит внизу руку боксера, который проиграл поединок. Медленно поднимает левую. Люди на паркинге впадают в раж, словно вдруг увидели Роберта Левандовского с головой Войтылы [108].
Я слышу тихий голос Юстины:
– Это безумие, – говорит она мне на ухо.
– Давайте все споем «Хэппи бёздей» нашей дорогой госпоже бургомистру, по-английски, каждый же знает мелодию, тут даже английского не нужно знать, госпоже бургомистру должно понравиться, она же у нас космополитка! – кричит отец. В глазах его два маленьких горящих фитиля.
– В жизни ничего подобного не видела, – это снова Юстина.
– Я могу запеть первым, если кто не знает! – кричит отец.
И начинает петь, как пьяный на свадьбе, косо-криво и ужасно, но люди начинают подпевать. В этом нет никакого смысла. Мы уже должны пойти домой. Искалеченная, кривая громкая песенка льется по улицам, по рынку, по всей гмине, по ее пустым трассам, полям и вырубленным полянам. Хэппи бёздей ту ю, хэппи бёздей ту ю, хэппи бёздей диэ (тут ничего, только растерянное покашливание), хэппи бёздей ту ю.
Отец управляет этими людьми. Если бы он хотел, мог бы управлять всеми. Не потому что вызывает доверие, не потому что симпатичный. Делает это потому, что он – Каратель. Как и Каратель, он мог бы сказать о себе, что это в нем – и только в нем – есть справедливость и наказание.
Если я его сын, значит, такое должно быть и где-то во мне, хотя на самом деле я не знаю, где именно. Машинально ищу, ловлю себя на том только через минутку, издали это выглядит так, словно бы я ищу портмоне.