Наконец она заснула, потому что умела не думать.
Снился ей поток в лесу, полный черной воды.
Важнее всего, чтобы они были живы и здоровы, Филипп и Марек. Всегда так думала. Когда знала, что сидят вдвоем на террасе и что довольны – по крайней мере, так кажется, – то и ей становилось как-то теплее.
Но в тот вечер у нее словно в теле что-то появилось. Сперва она думала, ей какую-то штуку зашили во время операции. Когда вырезали ту шишку, может, что-то туда сунули, иглу, металлическое, инородное тело. Но нет. Ничего ей не зашили. Что-то в ней выросло.
Примерно две недели назад она проснулась среди ночи и уже знала.
Знала, что они сделали.
Никому не пришлось ей рассказывать.
Сынок, сыночек.
Этот бандит тебя подговорил. Этот мерзавец, гопота. Это все его вина. Это он у тебя мозг похитил. А ведь это неправда. Человек на все согласится, на все варианты, на все возможности, но самые страшные проглотит в последнюю очередь. Потому что мозг человека сделан так, чтобы человек с ума не сошел.
Сынок, что же ты наделал, сыночек?
(может, он должен пойти в тюрьму, может должен, может, уже вышел бы, начал бы новую жизнь)
Ночью это не давало ей спать. Когда она проспала в последний раз восемь часов? Или даже шесть? Когда была молодой? Когда ходила в школу, в экономтехникум? В интернате?
(может, это ее вина, потому что это она всегда хотела его защищать, но долго не знала и не узнала бы никогда, если бы)
Когда была ребенком? Когда она вообще была ребенком? Всегда казалась такой, как сейчас. Всегда была старой.
(если бы однажды не сидела дома одна, смотрела телевизор, Филипп ушел, теперь она знает, что был у той шлюхи)
Кроме плача, она еще кричала. Знала, что кричит. Что орешь? – спросил Филипп. Что ты так орешь? А она кричала, чтобы защититься. Как петух, который ерошит перья, чтобы к нему не подходили, так она кричала. И стравливала людей, знала, что делает, исповедовалась в этом. Не у деверя, у другого ксендза. Стравливала людей, чтобы занимались больше друг другом, а не ею.
(годы ходила с этим, и оно росло в ней, и вдруг, однажды ночью, часа в три утра, стук в дверь, она даже подпрыгнула, Иисусе, подумала, Филипп погиб в аварии или вроде того)
Все для того, чтобы защититься. Стала плохой. Знала об этом. Но плохого дурное не возьмет.
(сбежала вниз, открыла дверь, Марек вошел в дом, не говорил даже, что приедет из Англии)
Она любила, когда ее хвалят. Чаще всего хвалили ее за готовку. Все. Даже Томаш Гловацкий. А этот никого никогда не хвалил, этот был придирчив, дети из школы шестерки приносили, так он спрашивал, отчего не шестерки с плюсом.