В их доме, в его доме куда меньше золота, чем мне казалось. Стереотипы – такие стереотипы. Вместо золота было дерево и серебро. Полки, шкафчики, этажерки, обеденный стол – все сверкало чистотой, было красивым, имело множество мелких украшений. Стопроцентно сделано на заказ, мне вспоминались декорации какого-то сериала, типа «Потопа» или «Семьи Поланецких» [120]. Кстати сказать, все в этом доме ослепляло чистотой. Глядя на пол или в столешницу, можно было бриться. Чтобы поддерживать такой порядок, следовало все мыть, натирать и полировать непрерывно, двадцать четыре часа в сутки.
– Мужа ты с собой взять не захотела, – сказал Тобек. – Хотя он смелый человек. А может – глупый. А может, и так, и эдак. Когда встал перед стволом, то я подумал, что, если уж он такой, то ты тоже должна быть чокнутой.
– Могли и просто сказать, что хотите его увидеть. Могу за ним съездить, – сказала я.
А он вздохнул.
– Нет, журналистка – ты. А такие дела решаются с глазу на глаз.
На этот раз он не наряжался, как тогда, под рестораном. Был в спортивном костюме, в рубашке поло, из которой вываливалось его большое, толстое брюхо – словно он постоянно был беременным; из-под воротника рубахи виднелась толстая серебряная цепь. На ногах – шлепанцы. На руке он носил шесть золотых браслетов, я некоторое время считала: минуту, вторую, третью, четвертую, пятую, шестую – они одинаково постукивали друг о друга, словно ударный инструмент. Когда он увидел, куда я смотрю, сказал:
– По одному за каждого сына.
– А дочки у вас есть? – спросила я.
– Естественно, – он скуксился, словно я спросила, есть ли у него голова или дом.
Он пил чай из коричневой, полупрозрачной чашки «аркорок», громко прихлебывая; в руке держал кусок колбасы, обернутый куском хлеба. На стоящей тут же большой тарелке лежала гора мяса, ветчины, копченостей и колбасы, но только он прикасался к этой еде, хотя в комнате было еще шестеро других людей, только мужчины. Сидели под стеной на ровном ряду стульев, ничего не говорили, все нервно курили. Он тоже курил. Пил, ел и курил одновременно. В стоящей рядом с тарелкой тяжелой каменной пепельнице скопилась гора окурков.
– Как мне к вам обращаться? Господин Тобек? – спросила я.
– Как тебе удобней, – ответил он.
– Почему – со мной? Не с Гжесем, не с Миколаем? – спросила я, и когда он махнул рукой, я села за стол на один из резных стульев.
– Потому что тут что-то не клеится, – сказал он, отставил стакан и показал всем мужчинам (своим сыновьям, как я догадалась), чтобы те вышли.
– Ну да. Многое не клеится. На самом-то деле – ничего не клеится, – ответила я.