.
– Едете к отцу? – спрашивает Каська.
– Гжесь едет, – отвечаю.
Каська кивает.
Очередь движется вперед, вся вместе, на один шаг. Я машинально заглядываю в ее корзину. Там – немного: отвратительная на вид коробка конфет, двухлитровая «фанта», несколько упаковок желатина, сахар.
– Буду делать торт, – говорит она.
– Шеф, ну пожалуйста, – стонет кто-то громко в начале очереди.
– Для себя и сестры, – добавляет она. – Потому что предыдущий мы уже съели. Тот, от Агаты.
– От Агаты?
– Она привезла нам еды за день до Рождества, – говорит Каська, когда мы снова делаем шаг вперед, а мужик, который молил, закутанный в орталионовую куртку, выходит из магазина с пакетом, полным бутылок.
– Я не знал, – ответил я.
– Уже пару лет. А я ее благодарю. Прибираюсь задаром в пекарне и всякое такое.
Это не впервые, когда я на нее натыкаюсь. Со времени нашей ночной прогулки я видел ее пару раз в окно машины, по другую сторону улицы, на лавке в парке. Но чаще всего я тогда был с Юстиной, а при Юстине не мог, не хотел подходить и просто говорить: «привет», что-то во всем этом было ненормальным. И она об этом знала. И я знал, что она знает.
– Ты там наверняка ни разу не был, – говорит она.
– Где?
– В пекарне твоего отца.
Сейчас ее очередь, а потому, вместо того чтобы разговаривать, она подходит к прилавку и выкладывает на него все, что собирается купить, вытягивает из кармана джинсов горсть монет и сует ее кассиру под нос. Та же – печальная худая девушка с волосами, будто покрашенными чернилами, с орлиным носом, – механическим движением выбирает деньги у нее с руки.
– Мало, – говорит, когда уже выбирает все. – Еще два злотых.
И она, и я начинаем копаться по всем карманам, я вытягиваю двушку, подаю ей. Она смотрит на монету в моей руке и говорит продавщице:
– Завтра принесу.
– Давай без глупостей, – говорю я.
– Я принесу завтра.
Мне хочется побыстрее с этим покончить, за нами стоит пятьдесят жадных до «отвертки» и крови людей, я чувствую на затылке спиртовой выхлоп первого из них, потому кидаю деньги на прилавок и проталкиваюсь мимо. Прежде чем она успевает сказать хоть что-то, продавщица кладет два злотых в кассу. Я вытягиваю все, шоколадки, кофе, витамины, прошу еще две упаковки «мальборо» («он же не курит», – думаю), плачу деньгами, которые мне дала Агата.
Каська зла на меня, настолько зла, что не хочет или не может сдвинуться с места, а потому я легонько подталкиваю ее, чтобы мы вышли наружу.
– В чем вообще дело? – спрашиваю ее.
– Ты сделал из меня нищенку. При всем магазине, – выдавливает она: покраснела, говорит с трудом, ярость вталкивает ей слова назад в горло. Не замечает, что снаружи идет снег, крупными снежинками опускается ей на голову, волосы и капюшон куртки.