А потом заглянула под кровать.
Сейчас в лесу ты знаешь, куда идешь. Собака лает как сумасшедшая. Ты видишь, все отчетливее видишь стены дома, ямы окон. Останавливаешься на миг. Гасишь фонарь. Ждешь собаку, пока та подбежит, чтобы кусать и рвать. Ты приседаешь, щупаешь руками землю, поднимаешь с нее что-то, что выглядит как толстая палка. Чувствуешь ее холод через перчатку.
Еще пара шагов вперед. Ты вспоминаешь, что было внутри дома этого человека. Образа Богоматери, свечи, мотыги, лопаты, грабли. Вспоминаешь детей. Делал ли он все это при детях?
Тогда, на Саской Кемпе, под кроватью была пыль в толстых скрутках, никогда и никому неохота засовывать пылесос слишком глубоко.
– Что вы делаете? – спросил дед. – Ну, уважаемая, что вы делаете?
– Спокойно, – сказала ты ему, и тогда он на миг успокоился.
Ты сунула правую руку под кровать, чтобы вынуть это, аккуратно поймать двумя пальцами, придвинуть к себе, а когда ты это увидела, то замерла, села, прижалась к стене.
– Что случилось? – спросил дед.
Ты покачала головой. Чувствовала, что стала белее снега.
У них всегда было вдоволь игрушек, наручников, вещичек из секс-шопов, но не только из секс-шопов, были у них и маленькие гвоздики, пинцеты, рыболовные крючки, были у них всякие вещи, но сейчас – наверняка там их уже нету, говорил Кирилл. Наверняка ничего там уже нет. Ничего не найдешь, говорил он. Нет и шанса. Они знают, что делают – и это хуже всего.
Тогда ты была готова. Тогда у тебя с собой в кармане был целлофановый пакетик с зиппером – хоть столько-то.
– Что это? – спросил дед.
– Еще один вопрос, и начнете отдавать мне деньги! – крикнула ты, а он сжался и схватился за карман.
Зло порой прячется в обычных предметах. Обитает в них и ждет. Оно – пистолет в руке, топор под стеной. Палка в руках.
Сунутые под кровать детские трусики с Дональдом Даком и маленьким бурым пятнышком, о котором уже сложно сказать, от чего оно.
Теперь в темноте лает собака, и ты хочешь верить, что удержишь ее на расстоянии палки, что она не подойдет ближе. Ты идешь вдоль кирпичной стены. Принюхиваешься. Не чувствуешь бензина или моющих средств, как было в последний раз. Чувствуешь только снег. И сажу. И гнилую листву. И что-то еще. Каждый твой шаг – словно давишь каблуком маленькое стеклышко.
Тебе хочется крикнуть, но собака перестает лаять, а ты слышишь два слова, произнесенные мужчиной:
– У меня оружие.
Ты поднимаешь руки вверх и говоришь:
– Я – Юстина Гловацкая. Я тут уже была.
– На колени, – отвечает голос. – На колени и молись.
Ты становишься на колени, как он и приказывает, все еще держишь телефон в руках, но мужчина быстро вынимает его из ладони и, кажется, прячет в карман, ты не слышишь, чтобы трубка просвистела в воздухе, упала в снег.