Но тогда он был еще светлее, хотя сейчас висит больше фонарей.
– Я не думал, что это сегодня, – говорю я Гжесю.
Гжесь не отвечает.
– Вы как, нормально? – спрашивает он детей и берет их за руки.
Мы доходим до здания ратуши. Смотрим на витрины закрытого магазина. Идем боком, вдоль стены, к которой прикреплены плакаты с надписью: «МЫ ВЫИГРАЛИ».
Когда мы выходим с другой стороны ратуши, на миг все во мне замирает, потому что я никогда в жизни не видел ничего подобного.
Посредине кольца дороги поставлен полукруг из столов. За этим полукругом, в куртках и шапках, сидит человек двадцать. Напротив, в самом центре площади, поставлена большая металлическая бочка, точно такая же, как у нас перед домом. В ней пылает пламя – словно там горит кокс. На столе – алкоголь, термосы, еда. Кроме людей за столами, кроме бочки, у которой стоит Брачак, делающий нечто, чего я пока не могу рассмотреть, – кроме всех людей, над которыми встает еще более золотистое зарево, тут нет никого.
Из-за столов и бочки разворот шоссе совершенно заблокирован, любой машине, которая хотела бы сюда въехать, пришлось бы развернуться, выехать на 3-го Мая и попытаться обогнуть площадь по одной из параллельных улочек.
– Мы все еще ждем! – кричит Брачак.
Мы подходим к столу. Я узнаю всех. Добочинская с мужем. Валиновская, тоже с мужем. Мачеяки. Женщина, которая – как мне кажется – является женой Брачака. Я вижу и того полицейского, Винницкого, на самом углу стола, тоже с женой, наверное – по крайней мере, с какой-то женщиной, блондинистой, с широким, удивленным лицом, которая попивает горячий чай из кружки.
– Все еще ждем, – повторяет Брачак, пожимает руку Гжесю, а потом притягивает его и крепко обнимает.
– Здравствуйте, госпожа бургомистр, – Гжесь подходит к Валиновской и целует ее руку.
– Ну Гжесь, что ты глупости говоришь, хотя бы раз что разумное сказал, – говорит Валиновская, встает, тоже целует его в щеку. – Выборы еще выиграть нужно.
– Да и вообще нас должны признать, поскольку еще не признали, все затормозилось из-за этого ареста, – говорит ее муж, вбитый в тесную куртку; он напоминает большого, широкоплечего ребенка-переростка.
– Все будет клево, люди. Хватит стонать. Стоны тут не помогут. Тут ничего не поможет, – Гжесь широко скалится. Он и правда доволен.
* * *
Все горбятся от холода – и ждут. Я задумываюсь, сколько из них знает. И знает ли хоть кто-то. Где-то лает собака, а может, мне только так кажется.
– Хотите пить? Хотите есть? Дай что-нибудь детям! – кричит Брачаку Гжесь, и только тогда я вижу, что на бочке разложена металлическая решетка, на которой Брачак жарит колбасы и большие куски мяса.