— Как насчет бокала вина? — сказала она, поднимая бутылку красного.
Он кивнул, и она тут же открыла бутылку и достала бокалы. Она была абсолютно права насчет своего выступления в «Данкерс» этим вечером. Как только зрители покинули зал, и сотрудники смогли опустить вниз и открыть ящик, из него вышла абсолютно новая Соня, которая сразу подошла к нему.
Исчезли неуверенность и замкнутая тьма. Исчезла холодность. Вместо них была сила, которая напомнила ему об их первых годах в качестве пары. Еще до появления детей, когда их было только двое. Когда весь мир был у их ног и не было ничего невозможного.
Она наполнила оба бокала, а он подкатил к кухонному столу на своей инвалидной коляске, взял один из бокалов и поднял его. Она взяла второй, чокнулась с бокалом мужа и выпила. После этого отставила бокал в сторону, наклонилась вперед и поцеловала его. Осторожно, стараясь не коснуться одной из ссадин или синяка на его лице.
И все же поцелуй причинил немало боли. Но это его нисколько не волновало. В ее поцелуе была близость, и это единственное, что имело значение. Близость и нежность, которые со всей ясностью говорили о том, что если в какой-то момент и возникло сомнение в том, что их на этом свете только двое, то теперь оно исчезло навсегда.
В то же время действие анестезии, которую ему сделали в государственном госпитале Копенгагена, начало проходить, и он чувствовал, как боль от ранения в бедро стала возвращаться. Но это было ничто по сравнению с тем, что его телу пришлось пережить до этого в тот же день, и благодаря тому, что жизненно важные органы не были повреждены, доктор дал добро на его просьбу не оставаться на ночь, и он как можно быстрее отправился в дом культуры «Данкерс» в Хельсингборге.
И вот они наконец-то были дома, и ему хотелось быть только здесь. Хотя им с Соней было, что рассказать и у каждого из них накопилось много вопросов друг к другу, последний час прошел в основном без слов. У них впереди еще уйма времени, и прямо сейчас все вопросы, ответы и объяснения казались ненужным балластом.
— Папа…
Фабиан обернулся и увидел Матильду, стоящую в прихожей и наблюдающую за ним.
— Привет, Матильда, — сказал он, улыбаясь, хотя это причиняло немалую боль.
Впервые за несколько недель он узнал ее, свою родную дочь. Эта девочка, которая стояла там и смотрела на него, была его Матильда, его дорогая доченька. Ее взгляд, конечно, выражал шок и обеспокоенность, но это был ее взгляд. Ее, и больше ничей.
— Папа, что произошло? — Она поспешила к нему. — Что они с тобой сделали? Тебя избили? Ты выглядишь просто… ужасно.