Док останавливается у третьего окошка-решетки, прижимает к лицу какую-то тряпку и кивает, приглашая нас. Я подхожу ближе. И вовремя.
Лента конвейера ползет прямо перед глазами. Чуть дальше она загибается под косым углом и в ход вступает механика Фабрики. А перемещаемый ею материал сейчас медленно ползет над прорезиненной лентой, регулярно ошпариваемой густым паром из подведенных рукавов-брандспойтов. Материал висит, закрепленный на двух крюках, прочно прихвативших его за подмышки. Материал – крысюки. Их лиц не видно, заметны только болтающиеся сморщенные яйца и совсем крохотный стручок над ними, тощие волосатые ноги и желтые длинные ногти.
– Бля-я-я… – едва открывая рот, шепчет рядом Гадюка, – что за херня?!..
Поворот – и труп, покачиваясь, разворачивается и уплывает дальше. А из дырки, откуда выныривает лента конвейера, показывается следующий. Только уже без стрючка.
– Это Белка! – хрипло говорит Гадюка. – Она вчера умерла. Дура, сама аборт сделала – и кровью истекла.
– Идем дальше, – шепчет Док.
Мы осторожно ползем под потолком вслед Белке. Движемся к плавному изгибу конвейера. Уже слышатся влажные звуки, сочные вязкие удары о твердое, звонкие звуки острой стали, задевающей кости, – и я начинаю понимать, для чего Гексагону нужна Фабрика. Начинаю понимать – но все еще отказываюсь верить…
– Белку утром забрали из морга, – тихо говорит Док. – Анализы были готовы несколько часов назад, никаких инфекций и передающихся патологий, и никакого вскрытия, незачем. А тот, – он показывает на проплывающее мимо тело, – с Морильни. Отбраковали с компоста. Если номер болен каким-либо инфекционным заболеванием – его не кидают на компост сразу. Сначала он проходит более тщательную обработку. Да вы смотрите, смотрите. Впитывайте.
И мы впитываем. Белка покачивается, входя в поворот, лента чуть притормаживает, сбоку мягко выезжают по две клешни и впиваются в мертвое тело. Труп останавливается – останавливаемся и мы.
Навстречу Белке разворачиваются два проворно снующих агрегата, напоминающих руки, отрастившие длинные гибкие пальцы. Каждый украшен какой-то движущейся деталью – но внимание привлекают только сверкающие циркулярные диски, торчащие тут же, острющие даже на вид ножи и хищно загнутые когти.
Звенит металл, влажно хлюпает вскрытая брюшина, мерзко и склизко подаются под напором когтей потроха. Визжит диск, хрустят кости, во все стороны летит крошка мяса и брызги крови. Ливер падает в подъехавшее корыто, ножи и когти подчищают тело. Быстро мелькает что-то длинное – и голова отлетает в сетку, подставленную машиной. Конвейер вздрагивает, и останки Белки снова движутся вперед