— Надо бы как-то сказать Владимиру Ильичу — если станут звонить, то пусть он потребует доказательств, что Бухарин жив, — сказал я.
— Ты думаешь, он сам не догадается? — хмыкнул Артур, уже подходивший к вешалке, чтобы взять шинель. Вспомнив о чем-то, вернулся к столу.
И тут зазвонил телефон.
— Артузов слушает.
Мне удалось распознать, что звонившим был Феликс Эдмундович, но о чем говорил, я не расслышал.
Пока Артур разговаривал, я попытался отереть слезы, бьющиеся из глаз. Дорогие мои товарищи, на чьих биографиях я вырос. Уважаемые товарищи Ленин и Дзержинский, ну, почему вам никто не скажет, что обсуждать по телефону секретные сведения, это все равно, что напечатать их в газете «Правда», а еще лучше — шепнуть какой-нибудь тетке с Хитровки. Эффект распространения тот же самый, но трат поменьше. Или вы пока непуганые, считая, что ваши телефоны не слушают? Может быть, но я в это уже не верю. Просто плакать хочется с такими безответственными товарищами.
Впрочем, а у нас-то чем лучше? Товарищи в высоких кабинетах или топ-менеджеры госкорпораций, сплошь и рядом распечатывают секретные файлы — мол, так удобнее, поручают секретаршам вставить их в папку-скоросшиватель, а потом забывают папку в приемной. А уж про то, что бумажка с паролем от электронной почты клеится скотчем на стенку ноутбука или на клавиатуру, даже и говорить не стану — это вообще классика.
Артузов, далекий от моих причитаний, закончил разговор с нашим начальником и сказал:
— Феликс Эдмундович сообщил, что похитители связались с товарищем Лениным и потребовали за голову Бухарина продолжение военных действий с Польшей. Иначе труп Николая Ивановича привезут к Василию Блаженному. Уже завтра Егоров и Шварц должны начать наступление. Владимиру Ильичу удалось выторговать два дня, и он потребовал, чтобы дали трубку Бухарину. Обещали. Сегодня вечером — ну или ночью собирается экстренное заседание Политбюро, чтобы решить — что же делать?
Техническая грамотность исполнителей, требование продолжать войну с Польшей…
— Думаешь товарищ Троцкий с отрядом флотских? — грустно пошутил я.
— Похоже. Только, — пожал Артур Христианович плечами, — уж слишком все очевидно.
Что да, то да. В двадцатые годы еще не использовалось слово «подстава», так любимое в нынешних фильмах про хороших полицейских, но другого термина у меня нет. Если подстава, то кто подставил кролика… виноват, товарища Троцкого?
— Ты не в курсе, как распределились голоса на заседании Политбюро? — спросил я.
— Ты уже спрашивал.
Да? А я и забыл. Если спрашивал, но не помню, что мне ответил Артур, то он действительно не знает.