Пока девочка говорила, лес молчал: не трещали даже феи вокруг, завороженные её историей. А потом… потом вдруг всё разразилось искренним, самозабвеннм хохотом, таким громким, что Тилли заткнула уши руками: смех маленьких и не только маленьких созданий оглушал и заставлял уши болеть от невыносимого шума. Внезапно девочку схватили за подол, и Тилли с визгом вцепилась в юбку, испугавшись, что она упадёт на землю — и неожиданно оказалась на земле сама, прижатая собственной деревянной рогатиной.
Нападавших было около десятка — или, может быть, чуть побольше. Они смеялись, тыкали в Тилли пальцами, корчили зверские рожи и вообще пугали её. У них были гигантские вытянутые головы, похожие на звериные морды — то ли из-за пышных бакенбард, безобразно торчащих во все стороны, то ли из-за крошечных голубых носов, черных смеющихся глаз и кожи, покрытой жесткой и короткой шерстью. На них были яркие курточки, а у того, кто сидел на груди упавшей Тилли и прижимал её к земле рогатиной, ещё и шапочка с перьями и бусинками. А ещё длинные уши, огромный улыбающийся рот, трубка, пускающая вонючий дым, и маленькие мешочки на поясе…
До того Тилли никогда не видела фир-дарригов. Они жили в основном на лесных дорогах и устраивали дурные проказы: обманом заставляли добрых людей петлять и падать в болота, сдергивали юбки с девиц, а потом в таком виде заталкивали их в дома к разбойникам, заставляли мать нечаянно убить свое дитя, а потом кормить молоком кого-нибудь из безобразных фей… Но к городу они близко не подходили, а у Тилли хватало мудрости с её даром не выходить в лес.
Теперь же она видела главных шутников Гант-Дорвенского леса прямо перед собой, и ей было страшно.
— Я никогда не слышал, — заговорил фир-дарриги, прижимавший её к земле, и голос его звучал хриплым и дребезжащим, — такой откровенной чепухи! Поздравляю, девочка, ты смогла нас всех удивить!
И феи засмеялись. Каждый из них выкрикивал отдельные фразы, вроде «Молодец, девчонка!» или «Такую чушь придумала!», но все это сливалось в общем хихиканье, гоготанье и безудержном хохоте. Не смеялся только один, тот, кто держал Тилли за горло; он всего лишь широко улыбался и пускал клубы дыма из своей трубки. Вероятно, он у них был самым главным, хотя Тилли вроде бы слышала, что фир-дарриги ненавидят подчиняться хоть кому-нибудь. Может быть, это касается только людей и чудовищ?..
Ох, да какая разница. В любом случае ей сейчас грозит смертельная опасность, и надо как-то выпутываться, а она только и может, что лежать на земле и сходить с ума от страха. Горло не подчиняется словам, а тело — мыслям; она же просто может стряхнуть его с себя, или сделать что-нибудь ещё… Почему же она просто лежит, покорно позволяя этим тварям смеяться над собой?