Граница (Горлецкий) - страница 38

Мир-Мухамедов перенес огонь в ложбину. Пешие басмачи выскакивали оттуда и бежали вслед за всадниками. Ущелье опустело. Наступила тишина.

Некоторое время мы приходили в себя, а потом поднялись на скалу, где был наш наряд. Что с ним случилось? Как они выстояли? И живы ли? Все мы с беспокойством думали об этом.

— Это ты, Кравцов, давал такой разгон басмачам? — крикнул вдруг Максимов.

Рядом с ним стоял с перевязанной головой старшина Прищепа.

— А кто же еще? Во мне вся сила, — шутил Кравцов.

Прищепу и Максимова трудно было узнать. Мокрые и грязные гимнастерки, побитые и поцарапанные ложи винтовок. Сами они, осунувшиеся, со следами ссадин и кровоподтеков, выглядели усталыми, измученными.

— Вас, что же, обнаружили басмачи? — спросил я.

— Ни, — ответил Прищепа. — Сами мы их обнаружили.

Оказалось, что заступившие с вечера в наряд Прищепа и Максимов увидели в ущелье басмачей и, зная о том, что мы собираемся утром быть в Кайтузеке, решили задержать их до нашего прихода. Пограничники забрались на эту скалу и открыли по бандитам огонь. Басмачи очень скоро поняли, что на скале всего два человека, и, очевидно, задумали захватить их живьем.

У красноармейцев кончились патроны и гранаты. Они стали отбиваться камнями. Казалось, смерть была неминуема. И как раз в этот момент загремели наши винтовки, а потом заговорил пулемет Мир-Мухамедова.

Мы возвращались на заставу с трофеями. Кравцов и легко раненный Шуляк с гордостью восседали на лошадях, а позади, привязанные за седло, были перекинуты связанные вместе четыре английские винтовки. Некоторые бойцы были обвешаны мультуками и саблями, взятыми нами у убитых бандитов. Раненых басмачи увезли с собой.

Было досадно, что мы позволили банде скрыться, но ведь мы и не рассчитывали встретиться с таким многочисленным противником. Во всяком случае, настроение у нас было отличное. Этот бой горсточки пограничников с сильным врагом лишний раз показал, что басмачи не очень-то уверенно чувствуют себя на советской земле.

Жена Фаязова Назик прибыла на заставу всего три дня назад, но уже все красноармейцы знали ее, словно она здесь прожила целую вечность. Эта маленькая смуглая женщина с узким выразительным лицом внесла в размеренную, по-мужски строгую жизнь заставы какую-то свежесть. Даже казарма, казалось, посветлела, и два красавца тополя у ворот приветливее встречали прохожих.

Удивительным было и само появление Назик на заставе. Кто мог подумать, что двадцатисемилетняя женщина, одна, без попутчиков решится ехать на Памир? И откуда! Из Ташкента! В такое грозное время! А Назик решилась. Она не признавала никаких трудностей. Трое суток она добиралась до города Ош. Там ей сказали, что дальше ехать опасно — на караваны нападают бандиты. Но Назик и слышать ничего не хотела. Караванщик посадил ее на верблюда. Так она проехала около тысячи километров. А добравшись до Хорога, неделю лежала полумертвая. Когда пришла в себя, расспросила, где служит Фаязов, и выяснилось, что надо ехать еще триста километров. Дальше караваны не шли. Назик отправилась с попутчиками. Иногда ее подвозили на лошади, ишаке, но больше всего приходилось идти пешком. Ночевала где попало: в кишлаках, пещерах, ущельях. Не считала ни дней, ни километров.