— Да — коли они нам служат. А коли налетчикам? — так князь остудил Чекмаев пыл. — Но ты прав, приглядеться к веселым не мешает. Ну, на сегодня хватит. У меня уж в глазах рябит.
— Хватит, — согласился Чекмай. — Прилег бы ты, княже. А я пойду искать стрельца Бусурмана.
— И прилягу.
Князь не любил признаваться, что давние раны порой сильно беспокоят.
Чекмай сам расправил на скамье тюфячок, сам укрыл князю ноги беличьим одеяльцем. А потом надел мясного цвета однорядку, просунув руки в прорези там, где пришиты рукава, рукава же в хорошую погоду просто связываются за спиной, чтобы не мешали. Он вышел во двор — и даже захлебнулся свежим весенним воздухом. Там он окликнул дворового парнишку Миколку и велел сыскать Гаврилу. Сам же прошел в уцелевший сад — невеликий, но в хозяйстве необходимый. Когда в семье девицы на возрасте — где ж им летом быть, как не в саду?
Чекмай сам себе напомнил: спешно нанять толкового садовника, чтобы привез саженцы и укоренил их, как полагается, пока не поздно. Также этот толковый садовник укажет место, где копать пруд. В московских садах до Смуты всегда пруды были. В тот, что на княжьем дворе, столько всякой дряни за эти суматошные годы было сброшено — чем чистить, проще зарыть и сделать новый.
По просьбе Чекмая ему прикатили почтенный чурбан и поставили под яблоней. Он притянул к лицу ветку с набухшими почками — скоро, совсем скоро проклюнутся листочки и родятся на длинных тонких стебельках розовато-белые цветы.
Новая весна не приносила прежней радости. Раньше было ожидание счастливых перемен, ожидание побед. А теперь — впору благодарить иродов-налетчиков: охота за ними давала ощущение, что жизнь протекает не напрасно. И сильное, крепкое, лишь малость огрузневшее тело еще для всего годится — и для поиска во главе лазутчиков, и для сабельного боя, и для ночной скачки. Тело, хотя и обзаведясь шрамами, все еще молодо…
Чекмай подставил лицо солнечным лучам и закрыл глаза. Ему было хорошо. Ветер доносил запах распиленной древесины, запах стружек — самый что ни есть мирный. Когда Чекмай впервые ощутил в воскресающей Москве этот бодрый запах — просто стоял и дышал им. Это означало, что Смута завершается, что люди готовы жить обычной жизнью. Значит, не зря собиралось Ополчение!
— Звал, дядька?
— Звал. Пойдем в Кремль. Я — впереди, ты — следом. Если кто-то уже вертится вокруг княжьего двора, тут мы его и обнаружим. Они, сукины дети, знают меня в лицо — впрочем, и тебя тоже. Отстанешь на полсотни шагов…
Шагая по Лубянке, Чекмай думал о Гавриле. Очень ему не хотелось, чтобы воспитанник повторил его путь и остался одиноким. С одной стороны, неженатый Гаврила был Чекмаю нужен — его можно всюду послать на любой срок, он рваться домой, к женке под бочок, не станет. А с другой — на ком бы его женить? Молодец он видный, кровь с молоком, не найдется дуры, что не захотела бы с ним повенчаться.