И, оглядевшись, высмотрел в дворне детину покрепче, Федьку, велел ему взнести на крыльцо мамку Григорьевну.
— Будет челобитная! — отвечал князь. — Только нужны имена и прозвания.
— Будут имена!
Чекмай внес княжну в богато убранный покой, поставил на ноги, она покачнулась, тут же к ней кинулись женщины, усадили на лавку.
— Набралась страху, бедненькая… Обеспамятела, голубушка… — шептали они.
Княжна Васса уже в возке пришла в себя, она даже не нуждалась в том, чтобы ее на руках по лестницам таскали. А мамка Григорьевна опустилась перед Чекмаем на колени:
— Бог тебя наградит, молодец!
— Да ладно тебе…
Княжна встала и сделала шаг к Чекмаю. Он повернулся и тут наконец разглядел девушку.
На вид ей было лет шестнадцать. В суматохе она потеряла девичью повязку с головы, ворот рубахи был надорван, черная однорядка распахнута, волосы взъерошились. Княжну вытащили, как она по дому ходила, без белил и румян, а в том, чтобы брови чернить, у нее нужды не было — от природы черны и довольно густы. Чем-то она смахивала на Павлика Бусурмана — может, тоже в роду были черкесы, приехавшие на Москву еще при царе Иване.
Княжна встала перед Чекмаем и уставилась на него так, как девице глядеть не положено, без всякого стыда.
— Ахти мне, голубушка моя! — воскликнула мамка Григорьевна, с трудом поднялась на ноги и обняла ее. — Ты прости, молодец, мы потом поблагодарим… молебен во здравие тебе закажем…
— Веди ее наверх, я велела приготовить ей постель в светлице, — сказала княгиня. И княжну Зотову увели.
— Пойду и я, — сказал Чекмай, — дела много.
— Ступай. Моя благодарность потом будет.
Чекмай кивнул и вышел.
Ермачко Смирной отыскался на Ивановской площади. Он устал служить в Земском приказе, опять же — годы немолодые, ему за пятьдесят, уже с дубинкой за вором не побегаешь, да и хворь привязалась — именуемая почечуй. С этой хворью Ермачко пошел к лекарю-немцу, из тех, что приехали из Лифляндии при царе Борисе, и узнал, что она от долгого сидения приключается, а в приказе за столом случалось и от рассвета до заката сидеть. К тому же, наследство от дедова младшего брата, потерявшего в Смуту семью, вовремя осталось — домишко с садом. Домишко Ермачко тут же сдал купцу — благо тот стоял в хорошем месте, на Ильинке, а улица-то — торговая.
Потом он сговорился с площадным подьячим Савелием Винником, стал исполнять поручения. Совсем без дела — нельзя. Хотя бы потому, что дома — вдовая тетка, а выносить ее общество целый день — никаких сил не хватит.
Чекмай встретился со Смирным там, где русскому человеку приятно и сподручно встречаться, — в кабаке.