Они оказались возле чьей-то летней кухни, перебрались через едва покрывшиеся травой грядки, вывалились через открытые ворота в неведомый переулок.
— Ну, кажись, ушли, — сказал тогда Бусурман. — А я тебя знаю. Ты в Земском приказе служил.
— Да. Служил.
— Раза два вместе на выемку ходили.
— Ходили, — повторил убийца, не вкладывая в слово ни малейшего смысла.
— За что ты его?
— Было за что.
— Теперь куда?
Павлик как-то сразу поверил убийце. Тот не был похож на безумца или на запойного питуха, который спьяну на людей с ножом кидается.
— Не знаю. В Земский приказ, должно быть…
— Вот дурак. Никто же тебя не разглядел, никто на тебя не покажет.
— Я то совершил, что должен был совершить. Теперь пусть судят, — сказал убийца. — А мне уж все равно.
— Так я понапрасну тебя спасал?
— Понапрасну.
— Диковинное дело…
Павлик уже малость опомнился. Его почти не удивил собственный порыв спасти убийцу от толпы и от караула. Он, как это с ним часто бывало, доверился не рассудку, а душе. Душа же сказала: такой странный и скорбный человечек не потому ткнул ножом Пшонку, что более делать было нечего. Он вызнавал приметы, услышал про лягушку на руке и опознал в Пшонке давнего врага. А литвины в Смуту немало зла здешним жителям содеяли.
Все это подумалось Павлику, когда он сам себе пытался объяснить свой поступок.
— Слушай, добрый человек, — сказал убийца. — Коли хочешь совершить хорошее дело, ступай, Христа ради, на Лубянку, там всякий покажет двор князя Пожарского. Спроси Чекмая…
— Чекмая?!
— Да. И все ему расскажи. Передай — Ермачко Смирной прощения просит, что не смог послужить, а из беды его выручать не надобно, он сам разумел, что делает.
— Точно, Смирной! — вспомнил Павлик. — А я — Бусурман. Ты должен меня помнить! Слушай, Смирной, я Чекмая сыщу, все расскажу, но он мне непременно прикажет тебя привести. Давай сговоримся так. Я — на Лубянку, а ты — вон в ту церковь Божию, не знаю, в честь кого поставлена. И там меня жди, понял? Иначе князю придется ради тебя Земский приказ беспокоить, а у него других забот хватает. Жди, понял! А коли до конца вечерней службы за тобой не приду — так ступай хоть в Земский приказ, хоть в баню на Яузе! Уразумел?
— Уразумел…
Увидев Бусурмана, Чекмай удивился:
— Ты что ж, так скоро Ластуху сыскал?
— Не Ластуху, я Ермачка Смирного сыскал. Пойдем во двор, я тебе в воротах ничего сказывать не стану.
— Ну, пойдем.
Узнав, что натворил Ермачко, Чекмай почесал в затылке.
— Вот чуяло же мое сердце — от него только и жди подвоха… За дочку посчитался, и не побоялся ведь… Ладно. Сам я решать не стану, пойдем к князю. Убийство — дело такое… сам понимаешь…