Очень точно сказал о Замятине его ученик К. А. Федин: «Гроссмейстер литературы».
Сам Замятин вспоминал: «Часто, когда я вечером возвращался с завода на своем маленьком „рено“, меня встречал темный, ослепший, потушивший все огни город: это значило, что уже где-то близко немецкие цеппелины и скоро загрохают вниз бомбы. Ночью, дома, я слушал то далекие, то близкие взрывы этих бомб, проверяя чертежи „Ленина“, и писал свой роман об англичанах — „Островитяне“. Как говорят, и роман, и ледокол вышли удачными».
Переход от России к Англии, Лондону, Ньюкаслу был разительным.
От лопухов и малинников Лебедяни — к грохочущим докам Ньюкасла, от «Уездного» и «Алатыря» — к Лондону, где, сев за руль автомобиля, в грохочущем потоке, Замятин ощутил, что у него «потеряна одна рука»: нужно было и управлять рулем, и переводить скорости, и работать акселератором, и давать сигналы. В одной из своих лучших статей — о любимом Уэллсе — он обобщал свои впечатления:
«В лесных сказках — леший, лохматый и корявый, как сосна, и с гоготом, рожденный из лесного ауканья; в степных — волшебный белый верблюд, летучий, как взвеянный вихрем песок; в полярных — кит-шаман и белый медведь с туловищем из мамонтовой кости. Но представьте себе страну, где единственная плодородная почва — асфальт, и на этой почве густые дебри только фабричных труб, стада зверей только одной породы — автомобили, и никакого весеннего благоухания — кроме бензина. Эта каменная, асфальтовая, железная, бензинная, механическая страна — называется сегодняшним XX столетия Лондоном…»
Как убедился Замятин, сам по себе технический прогресс в отрыве от нравственного, духовного развития не только не способствует улучшению человеческой породы, но грозит вытеснить человеческое в человеке. «Железным Миргородом» назовет через несколько лет С. Есенин ведущую капиталистическую державу мира — Соединенные Штаты Америки; «железная Лебедянь» открылась Замятину за камнем, бетоном, сталью, доками, подземными дорогами, автомобилями. Та же одурь, монотонность, недумание.
Только у английского мещанства это механическое бытие доведено до совершенства — все расчислено, размечено, проинтегрировано. Как у викария Дьюли: «расписание часов приема пищи; расписание дней покаяния (два раза в неделю); расписание пользования свежим воздухом; расписание занятий благотворительностью; и, наконец, в числе прочих — одно расписание, из скромности не озаглавленное и специально касавшееся миссис Дьюли, где были выписаны субботы каждой третьей недели» («Островитяне»). Тут уже не отыщешь души — все одинаково, все собрано из комплектов деталей: тросточки, цилиндры, вставные челюсти, пенсне. И проповеди о насильственном спасении, лицемерие. Вот откуда — из буржуазной Англии вынес Замятин замысел своей фантастической антиутопии «Мы» (1920).