— Там же блины были.
— Ну…
Он растерянно дергает себя за челку, все время падающую на глаза. Блины. Были. А он забыл.
Катя смеется. Весело, заливисто. А потом лукаво смотрит на него.
— И кто получает премию «Отец года»? Восемь штук разом, всем квартетом. Хорошо, что мама печет всегда много. А ваш Иван вас с выпечкой останавливает. Потому что осталась бы иначе бедная девочка голодноооой.
— Катя, ты бы поторапливалась, — морщится Артур. Ну, облажался слегка, с кем не бывает. Нечего над ним тут ржать, он же старался. Для нее. — Бедная девочка.
— Ой, пап, да мне уже поздно поторапливаться. Давай… это… — у Кати делаются подозрительно честные глаза.
— Что — это? — пытается он рычать, но шепотом выходит неубедительно.
— Ну… — В честных глазах дочери светится мысль: что бы такое соврать. — Мама же сказала за тобой присмотреть. Тебе вон надо ингаляции делать. И лекарства выдать. И полоскание.
Он качает головой, признавая высокое качество отмазки, и смеется:
— Мама меня убьет.
— Ну, она точно не разозлится сильнее, чем за твой ночной звонок, так что…
— Ты подслушивала? — ему снова становится стыдно, даже уши горят.
Как-то он не подумал, что его неудачный дебют в роли Отелло может оказаться публичным.
— Я? — возмущенно переспрашивает Катя, но тут же усмехается и смотрит на него нахально-нахально, в точности как он сам когда-то. — Да. А ты просто орал.
— Не может быть, — сдается он.
Катя признает его поражение, достает из холодильника блинчики и снова идет в атаку.
— А вот скажи, папа. — Тарелка отправляется в микроволновку, изящная музыкальная ручка упирается в бок. Теперь уже вылитая Аня. Помнится, на втором курсе она им троим на втором курсе такие разборки за свой конспект учинила: дала списать, а они его забыли в аудитории.
— Что, дочь? — спрашивает он, не в силах скрыть мечтательную улыбку.
Боже. Какая она тогда была! А стала! Как он вообще прожил этот чертов год без нее? Загадка природы.
— А вот что наша мама любит больше всего?
— Тебя.
— Это понятно. А вообще. Ну, если б ты ее радовал, кроме как звонками, то… чем?
— Эм-м… — к такой каверзе он как-то готов не был.
— Ага, — кивнула она с интонациями «диагноз ясен».
Ехидночка маленькая. Зелененькая еще. Пустила парфянскую стрелу, и отправилась заводить ему аппарат для ингаляций и всячески спасать. А он, озадаченный ее вопросом, и думать забыл про такие приземленные материи, как школа, а пытался ответить на ее вопрос: что же любит Аня? Кроме своей дочери и своей оперетты. Хотелось бы, как раньше, с полной убежденностью сказать: меня. Но… Вера в постоянство чуда рассыпалась, когда он приехал с гастролей, зашел в пустую квартиру и увидел в коридоре свои чемоданы. И записку: «Прощай. На развод я уже подала. В суд не приходи. Не хочу тебя видеть никогда больше».