И даже завидовать как-то стыдно. А стоило бы. И подтянуть физическую форму стоило бы. Какого черта Бонни Джеральд и поет, и танцует как бог, а они только поют?..
Привычно глянув на друзей, Артур прочитал эту же мысль во всех трех парах глаз. И про себя вздохнул: мало у них было работы. Теперь еще и вспоминать, что ногами можно не только стоять, но и дрыгать.
Черт послал им этого Бонни Джеральда!
И, видимо чтобы Артур уж совсем по достоинству оценил действия черта, Бонни подмигнул ему и позвал на сцену.
— Господин юный гасконец, ваш дуэт. Хочу видеть эту страсть.
— Давай, Артурчик. Вперед! — подбодрил его Иван. — Нечего отсиживаться, пока друзья работают.
И, мерзавец этакий, вальяжно закинул ногу на ногу. А еще друзья называются!
Страсть он изобразил. Все как положено, с преклонением колен и пылким лобзанием ручек. Получилось вполне себе, и Констанция действительно была Констанцией, абмициозной галантерейщицей. Вот только сам дуэт…
— Музыка дерьмо, — вынес вердикт Бонни. — Переписать к япона мать. Ну, что стоим, кого ждем? Нам нужна Кэти, нам нужен Луи Тринадцатый, ансамбля всего три человека. Работаем, работаем!
— Вы думаете, Бонни, найти там, — блондинистая Милена махнула рукой на дверь, за которой толпились претенденты, — Миледи?
— Миледи? А, нет. Миледи я уже нашел. На эту роль подходит только истинная звезда! Так. Работаем, работаем! Кто там следующий, на сцену!
Блондиночка выдавила еще одну восторженную улыбку, хотя видно было — ревнует. И правильно ревнует. Ей придется очень сильно постараться, чтобы работать на одной сцене с Анечкой. Потому что с его Анечкой вообще никто не сравнится!
И он, Артур, хоть на изнанку вывернется, но уговорит ее петь Миледи. Пусть он раньше был слепым придурком и не понимал толком, какое сокровище его Анечка, теперь-то он изменился! И она непременно это поймет, оценит, простит, и все у них будет хорошо.
глава четырнадцатая
Анна
Я б сказал культурно:
Это полный мрак,
Я обескуражен.
Но скажу не так.
(Аня в глубине души)))
(С) luka, депрессяшки
Театр кипел. Да что там наша классическая оперетта, вся хоть как-то поющая Москва кипела.
Кипела, бурлила, исходилась, скажем мягко, на яд. Шипела, ослепительно улыбалась, распевалась. И толпами шла… Ну, если кратко охарактеризовать их общение с Бонни Джеральдом, то к «япона мать».
— Это кошмар, просто кошмар!!! Козлина!
Музыкантов трясло, бомбило, потряхивало. Они извергали целые килотонны ругани. Но шли. Стройными рядами.
«Мама! Ты почему еще не была на прослушивании?!»
Я получила от дочери эту смску, щедро сдобренную красными и фиолетовыми злящимися чертиками. Улыбнулась им. И никуда не пошла.