Жили они в мансарде с антресолями и лестницей на площади Искусств, рядом с Малеготом, или, как его еще тогда называли по инерции, Михайловским театром. Окна выходили на крышу, куда летом, в белые ленинградские ночи, можно было выбраться покурить. Порядка в доме я не видел никогда, но бывать там было всегда приятно и интересно. Ефремов был очень увлечен Доррером, называл его своим другом. Эта дружба продлилась недолго – года два-три.
Доррер оформил у нас три спектакля. В «Без креста» придумал деревню с белыми плоскими березами на фоне черного бархата, – пожалуй, эта картина – она называлась «Березовая роща» – была в спектакле самой удачной, хотя и в целом работа Вали вполне выражала замысел Ефремова, стремившегося перевести пьесу из бытового плана на уровень трагедии «о слепой вере». Очень точно было придумано скупое конструктивное оформление и к спектаклю по пьесе К. Симонова «Четвертый», которое как нельзя лучше сливалось с графикой ефремовских мизансцен. Когда добавилась «конкретная» музыка Андрея Волконского, возникшего в ту пору в «Современнике», как и иные новые интересные люди, – что было характерно для тогдашнего Ефремова, стремившегося расширить рамки художественного кругозора театра, – тогда и появился «Четвертый», один из самых цельных по художественному стилю спектаклей «Современника».
Валя оформил еще один спектакль – пьесу Леонида Зорина «По московскому времени» – и исчез навсегда из жизни нашего театра, из жизни Ефремова, а вскоре и вовсе о нем перестали говорить, приглашать, вспоминать…
Как-то, гуляя по Ленинграду, мы с женой оказались рядом с его домом. Поднялись к Дорреру без звонка. И, как будто не прошло пятнадцати лет, открыл Валя. Он даже как-то мало изменился. И мансарда была все та же большая, неубранная. На полу так же стояли пустые, пыльные бутылки. Моему приходу он не удивился. Посидели час, другой, поговорили, повспоминали и разошлись. Валя куда-то торопился, кажется, уходил вместе с дочкой. Когда я деликатно спросил его о делах, он спокойно рассказывал что-то о спектаклях на периферии. На стене я увидел два-три эскиза.
– Продай, – говорю, – мне.
Он сказал, что подумает. Сказал без особого энтузиазма. Условились перезвониться. Через день мы уехали в Москву, так и не перезвонившись…
Но это все будет потом. А пока в мансарде Доррера – он сам, Н.П. Акимов, Олег и мы, молодые, счастливые успехом «Голого короля», слушаем песню Булата, нет, еще не ту, которую он споет на двадцатилетнем юбилее «Современника» в 76-м году, уже в новом здании на Чистых прудах, где я буду только почетным гостем из Театра на Малой Бронной: