И начнется суд над совестью выжившего, продавшего память о прошлом и любовь, подаренную ему судьбой, закладывавшего товарищей во времена маккартизма. Вся пьеса – это доводы и контрдоводы, воспоминания, привлечение свидетелей обвинения и защиты. И в конце он пойдет с ними «четвертым», завершив мучительный круг воспоминаний о подло прожитой жизни, очистившись по ходу суда, который ему устроила его собственная совесть, заговорившая голосами мертвецов…
Признаюсь честно: драма Симонова привела нас в восторг. Конечно, лучше бы не про Кэт и Бэна, а про Ивана да Марью, но мы и наш зритель настолько привыкли к эзоповскому изложению, что тут же простили Симонову географическую отдаленность событий. Смысл драмы смыкался для нас с вопросом, заданным в старом программном спектакле: «Зачем мы живем? Как мы живем? Как мы будем жить?» И невдомек нам, «колобкам», было, что перед нами сидел не Афоня Салынский, прямолинейно-честный автор средненькой пьесы, не розово-розовый Розов, не мхатовские опекуны. Нет! Нам читал пьесу сам «серый волк» – Константин Симонов.
Гордые знакомством с человеком, который показывал нам письма к нему самого Хемингуэя, хвалившего его военную прозу, очарованные простотой и гостеприимством дома, где пропустили не один стакан джина и виски с содовой, мы шли по Москве и говорили о будущем спектакле, о том, как пьеса разойдется у нас в театре…
Премьера на новой сцене «Современника» в только что полученном «сносном» здании на площади Маяковского была сыграна 20 октября 1961 года. У нас не было ни тени сомнения, что «Четвертый» лежит на генеральной линии развития нашего репертуара. Борьба за человека в период десталинизации, разыгранная методом «Современника», то есть «проживая, сталкиваясь, воспринимая, воздействуя» и декларируя свою позицию, – конечно, это наш спектакль, наша победа по «формуле успеха»!
Интересно привести две точки зрения двух уважаемых мною людей. Обе рецензии были опубликованы в одном и том же номере журнала «Театр».
«Это заметка побежденного… я увидел спектакль, который не просто понравился мне, а заставил меня думать, более того, который опроверг какие-то укоренившиеся во мне самом мысли… Пьесы Симонова я не читал. Читал только отрывок – самое начало – в газете, и, откровенно говоря, мне она не очень понравилась. Потом от кого-то услышал, что пьеса сделана, мол, в чапек-пристли-миллеровском ключе, что там встают из могил мертвые, и тому подобное. Настораживало и то, что пьеса из американской жизни, – мне почему-то всегда неловко смотреть, когда наши актеры пытаются подражать на сцене героям виденных ими иностранных фильмов… Два часа просидел я не шелохнувшись, боясь только одного – как бы не вздумали устроить антракт… Потом компанией мы шли домой и спорили. Спор есть спор – не всем и не все в спектакле одинаково понравилось. Но в споре этом для меня ясно было одно – его просто не было бы, если бы мы не столкнулись с настоящим искусством. Настоящее искусство всегда побеждает. Я признаю себя побежденным. И мне приятно об этом писать. Театр и драматург сумели донести до зрителя свои мысли. И донесли умно, талантливо, убедили в своей правоте. Мне, зрителю, интересно и нужно было узнать то, что они мне рассказали о человеческой дружбе, честности, смелости, о человеческой трусости, приспособленчестве, короткой памяти – иными словами, то, что они рассказали о Совести Человека.