«Белоснежку» сделал за две недели. По ночам. Подумать, на что тратился? Но – театру это тоже было нужно. А потратившись, как уже было с Марой Микаэлян, афишу подарил другому Олегу. Табакову.
Большой Олег мог быть удивительно щедр. Примерно так же были подарены афиши «Третьего желания» и «Друга детства» – Евстигнееву и Сергачеву, правда, на сей раз это не значило, что одаренные им не провели никакой работы. Витя работал больше, Женя – меньше, но спектакли опять же были сделаны Ефремовым.
Может быть, Олег подавлял режиссерскую фантазию, навязывая собственное решение, узурпировал режиссерские права? Нет. Подавлять и узурпировать особенно было нечего, и не вмешайся Ефремов, продукция осталась бы в лучшем случае глиной, в худшем – песком с водой. Приход его в работу, которую начинал не он, естественно, был сопряжен со всевозможными переделками, с перераспределением ролей, с ломкой уже сложившихся представлений – словом, давался нелегко, часто болезненно. Отстраненные режиссеры, разумеется, комплексовали, злились на Олега и на «предателей-актеров». Но делать было нечего – все, кроме них, а иногда и они сами понимали, что вмешательство жизненно необходимо.
Доказательством того, что Ефремов вмешивался в работу отнюдь не из властолюбия, служат обратные примеры: предположим, спектакль «Мастера» Вилли Цанкова из Болгарии и особенно три работы Галины Волчек – «Двое на качелях», «Обыкновенная история», «На дне». Очень аккуратен он был и с молодым Володей Салюком, ставившим свой первый спектакль с молодежью «Современника» (польская пьеса «Ночная повесть» К. Хоиньского).
Если же Ефремов видел, что работа может завалиться, как было у Жени Евстигнеева, Олега Табакова, у Кваши при постановке «Сирано де Бержерака», у всегда стремившегося в режиссуру Виктора Сергачева, он, невзирая на лица, входил в работу над готовящимся спектаклем. Причем режиссером мог быть и приглашенный – исландец Эйви Эрландсен, ставивший пьесу Эдварда Олби «Баллада о невеселом кабачке», или грузин Гига Лордкипанидзе; все равно и они, пришельцы, смирялись, чувствуя, что Ефремов, корректирующий их спектакли, прав.
Несколько сложней получилось с пьесой «Старшая сестра». Александр Моисеевич Володин по количеству пьес стоял в репертуаре «Современника» на втором месте после Розова, но считался самым современниковским автором, которого театр любил и как драматурга, и как человека. Александр Вампилов только обивал в то время пороги театров, тщетно пытаясь пристроить свои пьесы. Они нравились всем мало-мальски понимающим режиссерам и завлитам, но ставить их боялись, и, сколько помню, даже наш театр не только не пытался их пробивать, но на труппе ни разу не устроил читки его произведений, – я, например, и вовсе не догадывался о существовании Вампилова. Для меня было откровением спустя много лет увидеть «Старшего сына», «Прошлым летом в Чулимске», «Прощание в июне», «Провинциальные анекдоты» на сцене. А когда прочел в «Огнях Сибири» «Утиную охоту», вполне понял, что потерял наш театр с преждевременной смертью Вампилова.