Далее последовал список слов и их значений. Огромный, длинный, занятный, замысловатый перечень лагерного арго. Интересно, как наш будущий зритель отреагирует на такое новшество: словарик-вкладыш в обычной театральной программке, купленной за 10 копеек? Мы предвкушающе переглянулись.
– Итак, «Олень и шалашовка», – продолжал драматург. – Пьеса, как вы поняли, из лагерной жизни. О любви.
О любви. «Олень и шалашовка». Были Ромео и Джульетта. Тристан и Изольда. Цезарь и Клеопатра, а теперь – Олень и шалашовка…
Солженицын сделал еще одно отступление. Пояснил, что были лагеря разного типа. Лагерь, где происходит действие в его пьесе, как я понял, смешанного уклада. Здесь и мужчины, и где-то невдалеке женщины, а еще политические, уголовники, бытовики, малолетки, вольнонаемные и т. п.
Удержусь от соблазна пересказывать эту интереснейшую пьесу. А вот то, как читал ее впервые нам, молодым актерам театра «Современник», сам автор, – это уже наше, наше навсегда.
Поразительны были его интонации. В пьесе много юмора. Юмора особого, особистского, черного. Солженицын читал эти места, как бы сам его не чувствуя, и когда раздавался взрыв нашего смеха, он удивленно поднимал голову, простодушно оглядывал нас и вслед за нами начинал смеяться, на несколько секунд прервав чтение.
Грандиозны были ремарки к отдельным местам драмы. Иногда, как, например, в начале, ремарка становилась уже, по сути, режиссурой будущего спектакля. Автор предписывал художнику отделить сцену от зрителей колючей проволокой, проложить через зал «дорогу цветов». «Дорога цветов» – напомню – японский театральный термин, обозначающий прием, часто использовавшийся в театре Охлопкова. Это положенный на кресла помост, прямо идущий – от центра сцены в зрительный зал.
– Здесь он уместен, – сказал автор. – По нему будут приходить и уходить партии зэков. Перед самой сценой новеньких можно шмонать. И еще по обеим сторонам сцены, у порталов – две лагерные вышки. На них весь спектакль, все время, – часовые с ружьями. В антракте, а иногда и во время действия они сменяются другими. Проходя перед первыми рядами по залу, они могут прокладывать себе дорогу среди зрителей окриками: «Посторонись, посторонись!..»
Были уже распределены роли. Мы собирались, отложив все, сразу же взяться за работу над пьесой. Солженицын в фаворе, выдвинут на Ленинскую премию. Сам Н.С. Хрущев поднял книгу «Один день Ивана Денисовича» над головой и заставил партийный пленум аплодировать ее автору.
Но задний ход все же был дан, и дан стремительно. Правда, не впрямую, не открыто. Низшее начальство – управление культуры – не разрешило начать репетиции, но и запретить пьесу было не в его власти. Ее отправили на самый верх. Мы ждали. Референт Хрущева Лебедев дал ответ отрицательный. Пьеса легла в сейф театра навсегда. Какое там «навсегда»! Она находилась там, пока ее можно было держать, а вскоре и это оказалось небезопасным, и сейф опустел. Так и не сыграли мы «Оленя и шалашовку» ни в 62-м, ни в 63-м. А казалось, вот-вот, и театр совершит новый круг познания благодаря автору «Круга первого».