Ведь тот же Смоктуновский ввелся на почти бессловесную роль в спектакль «Так победим!» и среди прочих народных участвовал в нем на гастролях где-то на влекущем к себе всех без разбору буржуазном Западе. Что он, космический и гениальный, увенчанный Гамлет, Иванов, царь Федор, Иудушка Головлев, Порфирий Петрович при этом ощущал, знал один лишь Кеша Смоктуновский. Не думаю, что это прибавило ему здоровья и силы духа.
В последний раз я видел его по телевизору. В числе прочих он вышел на улицы Москвы по призыву Егора Гайдара во время путча. Он был в каком-то плаще, выглядел подавленным. Однако вышел, не отсиделся в кругу семьи. А вскоре его не стало. Рассказывали, что Олег Ефремов очень тяжело перенес его уход.
Не стало великого, может быть, гения, а может быть, и космического артиста Иннокентия Михайловича Смоктуновского. Он умер уже немолодым, оттого его уход не стал шоковым, как когда-то уходы Шукшина, Высоцкого, Миронова. Однако искусство осиротело. Ушел огромный актер, не стало большой личности. А личность – всегда дефицит.
Менялись времена, критерии, вкусы. Появились иные кумиры в театре, да и в кино. Закономерно. Так было, так есть и так будет. «А что будет? – любил А.С. Пушкин повторять поговорку какого-то игумена, – а то, что нас не будет».
Вот и Кеши не стало. И того, что ходил в лыжном костюме, Смоктуновича, и Смоктуновского – лауреата всех премий, знаменитого Гамлета, кумира зрителей всех поколений, видевших его Мышкина и царя Федора, с жадностью ожидавших его новых работ. Незаконченными остались его работы над ролью Цезаря в пьесе Б. Шоу «Цезарь и Клеопатра» на телевидении, роль в необычном и интересном болгарском фильме, его чтения стихов и прозы на радио (живьем он стихов почти не читал, боялся забыть и забывал-таки). И я был в числе его если не фанов, как теперь говорят, то в очереди среди тех многочисленных его почитателей, которые живо им интересовались, всегда ждали, что и как он прочитает на сей раз…
С особой и вполне понятной ревностью я ждал его «Медного всадника» на телевидении (сам в нескольких вариантах исполнил эту относительно небольшую поэму). Вещь загадочную, двоящуюся, меняющуюся во времени, во временах (об этом замечательно написал Д.А. Гранин в своем эссе). Эту гениальную, даже не двухчастную сонату, скорее небольшую трехчастную симфонию гения в исполнении И.М. Смоктуновского я слушал, лежа в больнице. И был потрясен! Мне кажется, что это исполнение – одно из самых совершенных созданий мастера. Читал он ее всю, читал великолепно, все пропуская через главного трагического героя поэмы, через Евгения. Даже пролог, признание Пушкина в любви к городу, воздвигнутому гением Петра, он окрашивал взглядом, отношением к этому самому «умышленному» городу России через его абсолютное неприятие и трагедию самолюбивого «скромного пешехода» Евгения, бедного петербургского жителя, ставшего жертвой наводнения, да и вообще трагического начала, заложенного в самом городе на Неве, который державный властелин хотел видеть прорубленным окном в Европу, нимало не заботясь о цене воздвигнутого Акрополя, а тем паче о людях, что будут жить в этом городе много позже, спустя сто, двести и триста лет…