Рисунки на песке (Козаков) - страница 363

Конечно, в начале 80-х Мюллера еще помнили. Но вот что произошло однажды в Норильске, куда мы поехали концертной бригадой от театра. В Норильск сослали на гастроли мужской состав.

Нас было семь.
Мы обалдели там совсем.
На дню три раза наши роли и ролики крутили там
И обольщали местных дам. (Один из нас не без успеха.)
Ребята, я приврал – для смеха.
Ну, в общем, мы во всей красе
Предстали на норильской сцене,
Чтоб показать нам, как нас ценят
Газета местная дала анонс о нашем появленье.
Его вместить в стихотворенье мне не дано –
Размер не тот. Над рифмой буду думать год.
Ну, словом, соловей о розе – не про меня.
Читайте в прозе:
«Заполярная правда», число такое-то, год 86-й –
«К приезду артистов театра на Малой Бронной.
Майор Томин и другие».
Да, одолжили нам норильчане таким заглавием.
Броневой, поникнув гордой головой.
Был не на шутку опечален: мгновения летят отчаянно,
И популярности дымок почти исчез.
Теперь «знаток» в народе больше знаменит.
Его звезда взошла в зенит.
Мюллер Томину вскричал: «Что за чертовщина!
Ты любимец норильчан, объясни причину.
Младший чин, милиционер». Улыбнулся тезка:
«Я советский офицер – в этом вся загвоздка».
Леонида Леонид огорчил признаньем.
«У него ж еврейский вид! Что за наказанье?!»
Леонида Леонид превзошел успехом.
«Он же вылитый семит! Это ль не помеха?!
Он – не гой! И я – не гой! Киевские оба…»
Не простит папаша Мюллер Томину до гроба.
И пока путевки срок отбывал в Пицунде,
Броневой забыть не мог униженья в тундре.
Он вспоминал, как там играли
Мы наш концерт три раза в день,
Как акции его упали, и как его там обсчитали,
За три концерта недодали,
Как мы не спали, как устали,
И становился мрачен он.
И сон – не в сон.
И жизнь – не в жизнь
Была в Пицунде, лишь
Он вспомнит северный Париж».

Так я пытался описать в стишках действительно произошедшее. Кстати, Григорий Моисеевич Лямпе тоже был в числе этих семи сосланных на коммерческие гастроли в город, построенный на костях узников ГУЛАГа. И мы с моим другом Гришей, другом сердечным, там и на сцене поиграли, и водочки попили, и о делах потолковали.

Я тогда уже снял свой телефильм «Безымянная звезда», где Григорий Моисеевич прекрасно сыграл роль учителя музыки и композитора Удрю. Сыграл случайно – или закономерно? Еще в 1975 году я впервые пригласил Гришу в свой телеспектакль «Ночь ошибок» на роль отца Чарлза Марлоу. Его играл молодой и веселый тогда Олег Даль. Вообще, в том телеспектакле собралась прекрасная компашка: Марина Неелова, Антонина Дмитриева, тот же Леонид Каневский, совсем молоденький Костя Райкин, достаточно молодой Саша Калягин. Да, все мы были тогда молоды, в 75-м году прошлого столетия. И не ведали наших судеб. И слава богу, что не ведали. Оттого работали дружно, весело, помогая друг другу. Работали за сущие копейки. И не только актеры, но и композитор Кривицкий, написавший музыку к песенкам на стихи Жени Рейна к нашему спектаклю – комедии Оливера Гольдсмита, и я – режиссер, снявший это двухсерийное зрелище за семнадцать ночей в павильоне Останкино. Ну как тут не вздохнуть?! Как молоды мы были! И про то, какую чушь прекрасную несли! Гриша был организатором производства и исполнителем эпизодической роли сэра Чарльза-старшего. Он составлял графики съемок, держал связь со всеми актерами, а их было немало. И даже отвечал за смету и оплату актерского труда. Они с Калягиным спели прелестный дуэт в нашем музыкальном спектакле. А вот когда я уже запустился с телевизионным фильмом «Безымянная звезда» в 1978 году, я думал обойтись без друга Гриши. Почему? Мне были нужны звезды. Сценарий Александра Хмелика, написанный им по моей просьбе, точнее, саму вещь Михаила Себастьяну я пробивал восемь лет. И не пробил бы, если бы не помог лауреат Государственной премии Геннадий Бокарев. Он руководил Свердловской киностудией, был ее главным редактором. Получил лауреатство за пьесу «Статевары» во МХАТе. И только он, «сталевар» 70-х, сумел убедить московское телевизионное начальство, что от мелодрамы, комедии, да еще про румынскую довоенную жизнь особого вреда коммунистической идеологии и Центральному телевидению не будет. Смешно! А кому-то непонятно. Однако тогда, в 70-х, начальство было весьма бдительным. Крамолу искали и находили во всем. Даже в такой невинной комедии, как «Безымянная звезда». Грусть, некая необычность характеров, желание куда-то бежать или укрыться во что-то, звездное небо, игра в казино – лишь бы избавиться от чувства тоски жизни в провинции, пусть даже и румынской, и довоенной.