Поэтому я думаю, что ордер на арест был не более чем наживкой: король преследовал цель унизить Ризли, а также продемонстрировать всем, что с охотой на еретиков покончено, а королева по-прежнему в фаворе. То есть был разыгран спектакль, причем в роли драматурга и режиссера выступил лично Генрих. А вот самой Екатерине вряд ли было заранее велено принять участие в игре, скорее всего, для нее это стало экспромтом.
К концу июля Екатерина Парр, бесспорно, была в милости у супруга: об этом свидетельствует хотя бы то, что в преддверии близящегося визита адмирала д’Аннебо для королевы были заказаны изумительные новые драгоценности. В августе ее брат, граф Эссекс, встретил высокого гостя и рядом с ним проехал верхом через весь Лондон, а в октябре, когда ситуация особенно накалилась, лорд Герберт, зять Екатерины, заседал в Тайном совете. Словом, в последние месяцы правления Генриха VIII Парры благополучно пережили шторм.
Что же касается визита Бертано, то эта затея не увенчалась успехом. Когда эмиссар понтифика в начале августа прибыл в Лондон, то все надежды на какую-либо договоренность с папой, похоже, уже были перечеркнуты. И с того времени король начал неуклонно возвращаться к реформаторам. Скорее всего, он опасался, что если оставить страну на Гардинера и Норфолка до тех пор, пока Эдуард не достигнет совершеннолетия, они возродят старые традиции. А для Генриха всегда главным приоритетом было обеспечить передачу сыну верховенство короля над Церковью. И здесь следует отметить, что страхи монарха вовсе не были беспочвенными: десять лет спустя Гардинер стал ключевым соратником старшей дочери Генриха, королевы Марии I, когда та ненадолго вернула Лондон в лоно Римской церкви.
После провала миссии Бертано король снова сфокусировался на отношениях с Францией и занялся приготовлениями к встрече адмирала д’Аннебо, который собирался посетить Лондон в конце месяца. Событию этому было уделено большое внимание. Несмотря на финансовый крах, к которому привела страну затеянная Генрихом война, празднования проводились с небывалым размахом. Такой торжественной встречи иностранного лица не было, по крайней мере, с прибытия злосчастной Анны Клевской в 1539 году. Ральф Морис, секретарь архиепископа Кранмера, впоследствии рассказывал, как Генрих стоял на устроенном в честь д’Аннебо пиру, обнимая одной рукой адмирала, а другой — Кранмера (признак благоволения к обоим, хотя к этому времени королю было уже трудно стоять без поддержки), и поверг всех присутствующих в изумление, заявив, что в скором времени он и французский король упразднят мессу и установят простое хлебопреломление. Это, конечно, было совершенно невозможно (король Франции Франциск I оставался незыблемым католиком), но если Генрих вдруг сказал такое, пусть даже в шутку, это могло означать только одно: он вновь повернулся к сторонникам Реформации и преисполнился самых радикальных намерений, что было совершенно немыслимо всего несколько недель назад.