Пока же эти самые серо-зеленые мундиры приказали им рыть ямы прямо в снегу, чтобы сжечь в них скопившиеся у стен крематориев трупы, которые надо было срочно уничтожить, дабы устранить последних свидетелей и стереть следы колоссального преступления. Волосы, еще вчера так высоко ценившиеся, больше не собирали. Хуже того, упакованные, уже готовые к использованию волосы больше не отправляли. Они высились кучей, до срока забытые, рядом с горой очков, между кипами одежды, мужской, дамской и детской. Все это тоже должно было исчезнуть.
Держаться, держаться, держаться, скоро это кончится. Он тоже теперь хотел исчезнуть, чтобы все кончилось, кончилось, кончилось. Днем и ночью он бредил. Он бредил, утаптывая снег, бредил, копая ямы, он без конца вспоминал, хуже того, заново переживал роковой миг, тот миг, когда он вырвал из рук жены одного из их близнецов, он вновь и вновь переживал тот миг, когда бросил малютку из поезда в снег. В этот самый снег, который он утаптывал и утаптывал, копая самому себе могилу, чтобы в ней его наконец сожгли, как сожгли многих и многих до него. Зачем, зачем, зачем он совершил этот роковой, безумный поступок? Зачем не последовал за женой и обоими детьми до конца, до цели путешествия? Они вознеслись бы все четверо вместе, вознеслись в небеса клубами дыма, густого и черного дыма. Он вдруг упал как подкошенный. Двое товарищей, рискуя собственной жизнью, дотащили его до ближайшего барака, чтобы полуживого не бросили в пламя.
Когда он очнулся, ему стало хорошо в этом бараке среди лежащих вповалку тел. Он нашел подходящее место, чтобы дождаться смерти, дождаться наконец избавления.
Но смерть не пришла, а избавление явилось в образе молоденького солдата с красной звездой, в чьих вытаращенных глазах застыл ужас от увиденного. Сообразив, что этот труп, который на него уставился, еще жив, молоденький солдат с красной звездой сунул ему в рот горлышко фляги, а в руки несколько сухарей, после чего вытащил из груды умирающих и на руках вынес из барака на клочок земли, свободный от трупов, на первое весеннее солнышко.
Там, где еще вчера были только снег да сапоги, хлысты да серо-зеленые фуражки, зеленела теперь густая трава, усеянная белыми цветочками. И он услышал, как заливается птица, распевая гимн возвращения к жизни. И тогда слезы брызнули у него из глаз, давно, думал он, высохших, как и его сердце. И он понял, что снова жив.
Откуда взялись силы встать на ноги, а потом шагать, шагать и шагать? Хватило ли одной песни соловья, чтобы заронить мысль, что дочь, его крошка, незнакомая и любимая, быть может, тоже еще жива? И если она выжила, то отныне его долг, его святая обязанность сделать все, все возможное, чтобы ее отыскать.