— Иными словами, — сказал Георгиу, — я мог бы представить твою историю, зная только факты и исходя лишь из собственного жизненного опыта, — а это все достоверные знания, которыми я обладаю, — главным образом из опыта неудач: например, мне не удается запомнить созвездия Южного полушария, что меня очень расстраивает. — Он сложил руки и посмотрел на них с понурым видом.
Я спросила у Георгиу, сколько ему лет, и он ответил, что на прошлой неделе стукнуло пятнадцать. Отец купил ему в подарок телескоп, который они установили на плоской крыше своего многоквартирного дома, и теперь он изучает небо, в том числе фазы луны, вызывающие у него особый интерес. Я рада, сказала я, что он получил такой удачный подарок, но, наверное, пришло время послушать других. Он кивнул, и его лицо прояснилось. Он только хотел добавить, сказал он, что знает фугу ре-минор: ему ее ставил отец, и лично ему она кажется весьма оптимистичным произведением.
В этот момент заговорила его соседка.
— Музыка, — сказала она томно и мечтательно, — музыка выдает секреты; она коварнее даже снов, чье достоинство хотя бы в их недоступности другим.
Женщина эта выглядела восхитительно, хоть и весьма эксцентрично — ей было за пятьдесят, и остатки былой красоты она хранила с царственным достоинством. Строение ее лица было необычайно, почти гротескно, и она решила сделать на этом акцент, — как мне показалось, намеренно и с юмором, — щедро накрасив и без того огромные голубые глаза экзотическими синими и зелеными тенями и не слишком аккуратно подведя их еще более ярким синим оттенком; крутые скулы подчеркивали мазки розовых румян, а на губах, очень полных и выдающихся вперед, неровно и густо лежала красная помада. На ней было много золотых украшений и шифоновое платье в сборку, тоже синее, открывающее шею и руки, загорелые и испещренные сетью морщин. Согласно моей схеме, ее звали Мариэль.
— Так, например, — продолжила она после долгой паузы, обведя огромными голубыми глазами лица окружающих, — когда я услышала, как мой муж поет «Хабанеру» в душе, я поняла, что он мне изменяет. — Она вновь сделала паузу, с усилием сомкнув пухлые губы поверх крупных выступающих зубов, как будто чтобы смочить их. — Он, разумеется, пел партию Кармен, — продолжила она, — но сам, наверное, не понял своего промаха, да и в любом случае ему было всё равно. Детали его никогда не заботили; он человек крайностей и не позволяет фактам себя сдерживать. С его точки зрения, он просто пел от радости — так хорошо ему было в нашей квартире тем солнечным утром. Его любовница осталась где-то на другом конце города, а он мылся в душевой из белого известняка и золота, где хранятся несколько предметов искусства, в том числе кусочек фриза Парфенона, который до сих пор считается утраченным и который служит ему мыльницей; где только что установили систему подачи горячей воды под высоким давлением и повесили полотенца, заказанные из «Сакс» на Пятой авеню в Нью-Йорке, которые обволакивают тебя, как материнские руки — ребенка, и тебе хочется снова уснуть.