Скромный по натуре, застенчивый, невластолюбивый, П. Н. Краснов лично для себя ничего не искал, мишура власти его не пресыщала. Он горячо любил Россию и Дон. Любил так же казаков и от всего сердца желал им блага. Он знал, что казаки хотят мира, войной они уже сыты и горячо жаждут заняться своей обычной мирной работой. И только во имя блага Дона и России, Донской Атаман пошел за сближение с немцами, видя в этом единственную возможность обеспечить казачеству то, что оно и само желало и позволить Дону окрепнуть, а затем помочь России. Когда пожар, то его тушат средствами, находящимися под рукой в этот момент, а не ждут других, быть может лучших, но которые прибудут, когда сгорит уже весь дом.
А на Дону, тогда был пожар. Все было очень зыбко. Союзники были далеко. О них долетали смутные, разноречивые вести. Да и что сделали они для России в тяжелую минуту? Ничего! А немцы были здесь, под боком. Они охотно обещали помочь донцам в их борьбе с большевиками, но, естественно, не даром, а под условием известных компенсаций. Поступи Атаман иначе, двери складов снарядов, оружия и патронов были бы навсегда закрыты для Дона. Боевой успех на фронте всецело зависел от снабжения. Тяжелое временами положение на боевых участках, опасность потерять все завоеванное и ввергнуть безоружных казаков снова во власть большевиков, пылающих желанием просто стереть Дон с лица земли, вынудили Донского Атамана, стать выше своих личных чувств, разумно посмотреть на вещи и брать помощь там, где было возможно.
Приходилось учитывать и то, что на войске Донском лежала якобы "моральная обязанность" помогать снабжением Добровольческой армии. С какого перепугу непонятно. Ее предательское командование (затянувшую бесконечную песню — сами мы нездешние…), как я уже упоминал, успевшие оклематься от шока, успешно поменять обосранные штаны, теперь, не считаясь с условиями обстановки, не только не желало непосредственно сноситься с германскими властями, но и заняло явно враждебную к ним позицию.
А наряду с этим, оно настойчиво просило Дон, получаемым снаряжением и боевыми припасами снабжать и ее армию. Так преступный генерал Деникин и его окружение на всякий случай страховали себя на будущее, сохраняя чистоту "союзнической" ориентации и не пятная ее сношением с германцами. Любопытно то, что немцы об этом хорошо были осведомлены. Знали они отлично и то, что только сила обстоятельств и безысходность положения, а не личные чувства симпатии, побуждают Донского Атамана сближаться с ними.
Вот почему, они были крайне поражены, когда узнали, что поведение Краснова осуждается кругами Добровольческой армии, что его реальная политика вызывает в Екатеринодаре негодование и дает повод к незаслуженным упрекам и обвинениям Атамана, в "измене России", в "продаже Дона немцам", в "германофильстве". Деникин, возмущая наш тыл, как ему казалось, вел «тонкую игру нервов» в полном убеждении, что проигрыш просто невозможен. В конце концов, Атаман Краснов оказался в интересном положении: бывшие и даже некоторые нынешние местные начальники его уже нагло не боялись, что очень вредило авторитету действующей власти.