Я пожал плечами:
— Если покопаться глубже, то да, как раз такая глупая мечта.
— И когда это наконец случается, я прошу тебя отдать все заслуги мне. И все из-за красивых девичьих глаз. Какой из меня друг! — Он засмеялся, тряся головой. — Видно, у меня солнечный удар. Я попросил у ее матери номер телефона, чтобы можно было позвонить и убедиться, что с ней все хорошо, как врач и обещал.
— Ого. Ты…
— Да, черт побери, Мартин! Я обязан снова увидеть эти глаза. Брови. Лоб. Бледные губы. Мириам, ее зовут Мириам. И тело… Боже мой, она же нимфа.
— Именно. Может, она еще для тебя слишком юная?
— С ума сошел? Нам по двадцать пять. Для нас слишком юных не существует!
— Не уверен, что ей больше шестнадцати, Питер.
— В Киргизии выходят замуж в четырнадцать.
— А если ей четырнадцать, ты хочешь на ней жениться?
— Да! — Он положил руки мне на плечи и затряс, как будто это я умом тронулся. — Я влюбился, Мартин! Знаешь, сколько раз со мной такое бывало?
Я задумался.
— Два с половиной, если ты не врал.
— Ноль! — крикнул он. — Не то чтобы я врал — я только думал, будто знаю, что такое любовь. А теперь знаю.
— Ладно, — сказал я.
— Что — ладно?
— Ладно, ты ее спас.
— Ты серьезно?
— Да, если ты перестанешь меня трясти и если ей больше восемнадцати, то мы договорились.
— И ты клянешься, что никогда-никогда не расскажешь правду ни ей, ни ее матери, ни кому-нибудь еще?
Я засмеялся.
— Никогда, — пообещал я.
В ту ночь мне приснился странный сон.
Мы с Питером сняли на двоих номер в маленьком отеле в старой части города. Перекрывая разговоры и смех, доносящиеся с мощеных пешеходных улиц с ресторанами под нашим открытым окном, друг с другом переплелись звуки улиц, мерное дыхание Питера на кровати в другом конце номера и впечатления прошедшего дня, послужив материалом, из которого, как я предполагаю, получаются сны.
Я очутился под водой — что неудивительно — и обвивал руками нечто, что казалось мне человеком, но когда оно подняло веки, я заглянул в пару темных, кровавых рыбьих глаз, как те, что Питер рассматривал на прилавке с рыбой у ресторана, где мы тем вечером ужинали. Он объяснил мне, что глаза выдают бóльшую часть той информации, что мы хотим знать о выбранной рыбе, а еще он сжал рыбью тушку, чтобы оценить свежесть и наличие жира, а кроме того, поскреб ногтем рыбью кожу — с выращенной в неволе рыбы соскребались чешуйки. Питеру пришлось учить меня подобным элементарным вещам, касающимся еды и не в последнюю очередь вина. До того как мы познакомились, я и не думал, что у меня дома не хватает особой культуры. Означает это следующее: у меня дома разбирались в трендах современного искусства, музыки, кино и литературы, но в вопросах классической литературы и драматургии — Питер систематически изучал их с двенадцати лет — он оказался подкованнее меня. Питер мог наизусть цитировать длинные пассажи из Шекспира и Ибсена, но иногда признавался, что не понимает содержания и смысла. Он как будто применял научные методы для того, чтобы проанализировать даже самый эмоциональный и изящно написанный текст.