— А оружие?
— Немецкая винтовка.
— Может, кто-то из группы Бойкача. Но почему он не зашел в лагерь? — высказал сомнение Ядловец.
Сергеев промолчал. Он помнил, что в группе подрывников ни у кого, кроме Володи, пилотки не было. Или перед расстрелом он сам отдал пилотку, или кто-то подобрал ее потом.
— Что же мы так сидим? Наверное, вы проголодались, — обратился комбриг к Саблиной. — Скажете потом: «Вот так побывала в гостях». И виноват в этом будет коллега вашего мужа — Сергеев.
Не успели они отойти от землянки, как подбежал Анатолий Зубенок. Пот выступил на его лице, парень часто и глубоко дышал. Глянув на незнакомую женщину, он обратился к Сергееву:
— Я к вам, товарищ комиссар!
Извинившись, Сергеев подозвал одного из проходивших неподалеку партизан и велел отвести Саблину на кухню. Комбриг и комиссар в ожидании смотрели на Зубенка.
— Ротный удрал, — тихо сказал тот.
— Как удрал? — нахмурился Сергеев.
— Запряг пару лошадей, посадил на подводу Зину и уехал. Я думал, в штаб, но заглянул в землянку, а там пусто. Все взяли с собой! Разрешите нам с хлопцами догнать его!
— Ничего, Толя, далеко Саблин не удерет, за ним уже поехали. Отдохни, скоро он будет здесь. Но почему вы не сообщили, что с Володей беда случилась?
— Думали, его повели к вам. А конвоиры вернулись и сказали, будто Бойкач пытался бежать и они его убили. Мы хотели похоронить его, но не нашли тело, а спросить было не у кого: конвоиры сразу куда-то уехали, и с тех пор их в лагере нет.
— Вот что, Толя, садись на моего коня и скачи в штаб соединения. Там никому ни слова. Передашь командиру мое письмо и вернешься с партизаном Тимохиным. Пойдем, я напишу. Или лучше подожди меня здесь.
Молодой партизан вскоре подвел к землянке оседланного коня. Вышел комиссар, взял повод и направился к Анатолию.
— Вот пакет. Садись и… быстрее возвращайся, — сказал он.
Толик заметил, что комиссар задумчив и вообще не имеет желания много говорить. Молча вскочил в седло и поехал.
Глядя вслед ему, Сергеев думал о том, что боевые действия воспитывают в человеке активность, держат его в напряжении, и смерть бойцов в борьбе с врагом воспринимается как закономерность. А вот внутренние чрезвычайные события ложатся на душу командира гнетущей тяжестью. Облизывая пересохшие губы, Сергеев хмуро зашагал к колодцу, чтобы глотнуть студеной воды.
Сын слушал рассказ матери и чувствовал, что она всеми силами старается скрыть свою тревогу. Мать говорила не гладко, как обычно, а из множества своих мыслей выбирала главные и высказывала их вопросительными фразами. Почему партизаны двое суток сидели возле их двора? Не договорился ли он встретиться с ними, а сам не пришел? Почему сын так одет и у него чужое оружие? Почему, почему… Володя жалел мать, но не хотел рассказывать ей о случившемся. Ведь Мария описала партизан, приходивших к ней, и хлопец сразу понял, кто это был — рыжеглазый с двумя подручными, надеялись тут прикончить его. Что же делать, как быть?