— Ваша фамилия Синицын?
— Да.
— Идемте, я покажу несколько дубков, которые надо спилить на подпорки.
Синицын воткнул лезвие топора в сосну, бросил вопросительный взгляд на товарищей. Те сделали вид, что ничего не заметили.
Переводчик быстрым шагом пошел вперед, так что пленный едва успевал за ним, с трудом переставляя ноги в башмаках на негнущихся деревянных подошвах. Метров через двести оба остановились.
— Вот что, товарищ, — заговорил Данилов, — я установил, наконец, связь с партизанами и сегодня ночью ухожу к ним. Только не бойся, я не беру тебя, как говорится, на бога.
— А я уже ничего не боюсь, — ответил Синицын.
— Это хорошо. Но я хочу, чтобы ты поговорил со своими ребятами. Могли бы уйти вместе.
— Думаю, все хотят вырваться из плена, это не секрет даже для самого Гитлера. Но если ты собираешься таким манером нас «купить», это подло. Как же практически уйти?
— Садись, расскажу.
Недолго сидели они на толстых корнях возле старого пня. Данилов говорил вполголоса — быстро, конкретно и ясно. Посидели бы больше, если б не старая сорока, надоедливо стрекотавшая совсем рядом. Данилов не выдержал, достал пистолет и выстрелил. Только после этого лесная сплетница поспешила исчезнуть.
— Пойдем, — поднялся Синицын. — Еще подумают, что вы меня убили.
— Пожалуй, пора возвращаться. Значит, все ясно? Говори с хлопцами осторожно и убедительно, чтобы ни у кого не закралось сомнение, не «купили» ли тебя. Да, чуть не забыл: сообщи работающим с вами крестьянам, чтобы вся трудоспособная молодежь в ближайшие два дня ушла из деревни. Будет облава, и кого схватят, отправят в Германию. Сам лучше не говори, пускай это сделает кто-нибудь из ваших. Мол, немецкий шофер проболтался.
— Хорошо, будем считать, что договорились.
— Жду вас, — и переводчик направился на дорогу к мотоциклу.
Вскоре по лесу разнесся пронзительный треск мотора. Данилов спешил. Нужно еще незаметно забежать к Татьяне Николаевне и рассказать о намерении немцев. Она хотя бы родственников предупредит…
На душе у Данилова было тревожно и одновременно радостно. Хотелось петь, и, может быть, он и запел бы, но немецкий порядок наложил свой отпечаток и на переводчика. Он сжал зубы и посерьезнел. Теперь ему не страшны, как бывало раньше, ни этот лес, ни партизаны, Еще немного, и он породнится и с белорусским лесом, и отважными его хозяевами…
Перед глазами Данилова в просвете дороги мелькнули поле и несколько крайних изб Слободы. «Только бы не появилась у кого-нибудь идея усилить охрану штаба после сегодняшней вылазки партизан», — с тревогой подумал он.