Водворение на территории Китая Национального правительства нанесло серьезный удар его неограниченной власти над западным Хунанем. Несмотря на весь свой личный авторитет, он был все же «вайгожень», иностранец, представитель той силы, с которой молодая Китайская республика вступала Б планомерную борьбу.
Как умный человек, Зайковский не пожелал присутствовать при агонии своего престижа. Он покинул насиженные места, переселился в Шанхай и посвятил остаток своих дней большому философскому труду, который должен был завершить его жизнь и деятельность.
В проект Тенишевского он не особенно верил, но в кипучей энергии Валериана Платоновича старику почудился отблеск той настойчивости и не отступающей ни перед чем деятельной и живой воли, под знаком которой прошла его собственная молодость.
«Пусть едут», — решил он.
Много может тот, кто много хочет.
Грязно-белый речник «Hsin Woo» с толстой красной трубой показался из-за береговых строений. Автомобиль, не замедляя хода, нырнул в узкий проезд между бетонными пакгаузами. Звенящий трамваями Бродвей остался позади.
Тенишевский, в огромном пробковом шлеме, в коротких брючках «хаки», в легком сером пиджачке и серых же гамашах с кисточками, с массивной тростью под мышкой и фотографическим аппаратом через плечо, первым выбрался из машины и тотчас стал распоряжаться погрузкой.
— Китайский сундучок свиной кожи, с инструментами — вниз, ящик с припасами — туда же; в первый класс — два чемодана, дорожные сумки и постель. Терентий, вот ваш билет. Вы поедете в третьем классе, с вещами. Палатку тоже вниз.
Цзы Лин Тай, так и оставшийся «Терентием», толково исполнял эти распоряжения. Этот молчаливый, никогда не спешивший человек оказался прекрасным слугой и сразу обнаружил свой опыт путешественника. Он присмотрел за всем и тотчас расположился на своей койке в третьем классе: развернул циновку, повесил зонтик на гвоздь и снял туфли.
Дорогов, в просторном дорожном костюме, в фланелевом кепи на голове и с трубкой в зубах, поднялся сразу наверх. Пассажиров было немного: две русские девушки, похожие одна на другую, очевидно, сестры, рослый датчанин с монументальной супругой и румяным, крепким мальчиком, худосочная дама в красной вязаной кофточке и молодой человек лет двадцати пяти с густой темно-русой шевелюрой, веселый и живой, — вот общество, которое Павел Александрович застал на спардеке.
До отхода осталось пять минут, молодой человек уже успел присоседиться к девушкам и что-то им рассказывал, оживленно жестикулируя. Датчанка угощала своего отпрыска бисквитами из дорожного несессера.