Я усмехнулся, поскольку его вид показался мне весьма забавным.
– Инквизитор Маддердин, – сказал он с явным трудом, и слова его звучали как «ипфистор мдертин». Я усмехнулся еще раз, поскольку это тоже было забавным. – Во время следствия было установлено, что в городе Штольпен действовал сильный чернокнижник. Вы же удивительным образом отрицали саму возможность этого. Посему считаю, что дело требует внимательного рассмотрения. Вы отправляетесь под стражей в Апостольскую Столицу, где получите шанс доказать силу своей веры и признаться нам в ошибке, которую, если будет в том необходимость, Святейший Отец примет от вас с полной покорностью.
Я едва понимал, что там брат Сфорца бормочет, и только многолетний опыт в допросах людей, которые выглядели куда хуже, чем он, позволил мне разобрать его слова.
Я не настолько знал кодексы, чтобы решить, имеет брат-милостынник право принимать подобное решение или нет. Наверняка это был бы занимательный предмет спора для юристов. Но нынче не это имело значения, поскольку за братом-милостынником стояли солдаты графа Шайфолька, которых он предусмотрительно вызвал накануне. А на моей стороне был лишь Курнос. И все же я предпочитал не ехать в Апостольскую Столицу в кандалах.
– Принимаете ли вы мое решение или желаете прояснить дело здесь же, на месте, предавшись на суд и милосердие Церкви?
Прояснение дел на месте – это только звучало невинно. Однако я знал, что скрыто за этими словами. Предаться на церковный суд означало лишиться всех моих привилегий как инквизитора. Меня имели право допрашивать и, конечно же, подвергать пыткам.
Как можете догадаться, милые мои, добровольно класть голову на плаху мне не хотелось, а насчет милосердия Церкви, представленной альмосунартием, у меня были сомнения.
– Брат Сфорца, – сказал я. – Со всей решительностью протестую против узурпации вами власти, вам не принадлежащей. И более того: я не намерен уступать вашей юрисдикции, а присутствующим здесь заявляю и беру в свидетели, что Святой Официум предпримет суровые меры против всех, кто осмелится оскорбить его функционера.
Сфорца слушал меня, казалось, внимательно, но на его бледном, сморщенном лице не дрогнул ни один мускул. Он всматривался в меня с безбрежной ненавистью, я же усмехнулся ему весьма ласково.
– Заковать его, – приказал он, на сей раз постаравшись произносить слова весьма отчетливо.
Солдаты графа двинулись в мою сторону. Два глупых селюка, которым позволили натянуть кожаный доспех, а в руки дали тупые мечи. Для обученного инквизитора они не могли быть помехой. Но под окном стоял еще граф Шайфольк вместе с присными – и он-то выглядел уже как человек, куда больше приготовленный к битве.