Она улыбнулась:
– Приветствую тебя снова в этом мире.
Был это голос, пробуждавший доверие, глубокий и теплый. Я подумал, что именно такой голос не прочь был бы услыхать всякий, очнувшись на ложе болезни. А я именно что пребывал на таком ложе, пусть даже слово «ложе» не лучшим образом описывало меховую шубу, брошенную в угол небольшой избушки.
Тьму здесь разгоняла лишь масляная лампа, тоже стоявшая на полу.
– Меня зовут Карла, Мордимер, – сказала женщина, и я совсем не удивился, что она знает мое имя. – Прости, но теперь мне придется заняться твоей раной.
– Прости? – прокашлял я и глянул на паскудную, загноившуюся и окровавленную рану, которая некогда была моим плечом. Однако – о, чудо! – у меня ничего не болело, поэтому я предположил, что женщина дала мне некий болеутоляющий отвар.
– Пей, – тут же сказала она, предложив мне глиняный кубок.
Уже от одного запаха меня едва не вывернуло, но сил, чтобы уклониться, у меня не было.
– Пей, пей, пей, – прошептала она настойчиво и левой рукой придержала мне голову.
Наклонила кубок, и в горло мое полилось нечто теплое и столь невероятно горькое, что меня едва не стошнило.
– Это лекарство. Пей!
Я послушно выпил до дна – ведь, сказать по правде, выбора у меня не было. Ну и, кроме прочего, я надеялся, что та, что спасла меня от гибели, навряд ли после захочет меня отравить. Я осмелился сделать столь дерзкие выводы не из-за чрезмерной легковерности, но всего лишь воспользовавшись логикой, которая подобный поступок рассматривала как совершенно бессмысленный.
Но тут же мне сделалось не до логики, поскольку мое сознание куда-то испарилось, а тело сделалось легким, словно пух, несомый теплым дыханием ветра. Лицо Карлы то размывалось, то обретало резкость, ее высокая, одетая в белое фигура то и дело, казалось, взлетает над землей. Потом я увидел, как девушка снимает платье и выпрямляется – ослепительно нагая – в слабом свете лампадки. Ее формы были идеальны, словно изваянные резцом античных скульпторов, если б только скульпторы эти идеалом человеческой красоты считали формы молодых женщин, а не молодых мужчин.
Она подняла руки, и я видел, как шевелятся ее губы, но при этом не слышал ни звука. А потом – внезапно – слух вернулся. Разом. Я услышал, как Карла равномерно произносит слова на неизвестном мне языке, и с каждым глаза ее, казалось, делались все больше, пылали огнем, в коем, однако, был не свет, но – одна только тьма.
Чуть позже она упала рядом со мной – так, что я увидел ее нагую грудь едва ли не у самого своего лица. Ощутил, как она сжимает мое раненое плечо пальцами, и хватка эта была подобна хватке раскаленных докрасна клещей.